Вадим Фадин - Хор мальчиков

В конце концов он повернул назад.

Увидев перед своим подъездом изрядную группу оживлённых жильцов, Свешников подумал, что забыть знаменитый диван будет не так-то просто.

— Куда вы пропали? — окликнул Бецалин. — Я вам посоветовал бы выпивать всё-таки дома: в ресторанах чудовищные наценки. Заодно никакая новость вас не минует. Вот, к слову, самая свежая: завтра у нас будет шрот.

— Кто это?

— Что. Шрот — это когда на улицу выносят ненужные вещи.

— Ну у меня таких не водится. Да и кто бы стал волочь лишнее через границу?

— Водится у немцев, — ответила ему Роза. — Говорят, они аккуратненько раскладывают своё барахло на тротуаре, и можно пойти и набрать, что нужно, и это в порядке вещей.

— И что же будет завтра — порядок вещей или большая помойка?

— Порядок, — заверил Бецалин, поспешно, пока никто не перебил, объяснив, что коль скоро в городе нет ни комиссионных магазинов, ни ремонтных мастерских, а за вывоз на свалку надо платить, жители каждой улицы имеют право раз в году задаром вынести на тротуар всё, от чего нужно избавиться. — Старожилы клянутся, что там могут найтись совершенно новые вещи, самые разные: хотите — наволочки, хотите — телевизор.

Дмитрий Алексеевич посмотрел на него с недоверием. Теперь он с интересом прислушался к тому, что говорили другие:

— Мы всё-таки не американские бездомные.

— Только захотеть — и тёмные стороны можно отыскать во всём.

— Интересно, как будет выглядеть вся эта экзотика.

— Глядишь, чем-нибудь и поживимся.

— Мы не американские бездомные — рыться в мусорных баках, — с оскорблённым видом повторил Литвинов.

«Кто мы, если не бездомные?» — подумал Дмитрий Алексеевич, но, не желая затевать спора, молча кивнул.

— Так уж и в баках? — усомнился Бецалин.

— Но — рыться!

— Но — в баках. Но — в заграничных. Может быть, пойдёте ради познания жизни?

— Вы правы, тут налицо интереснейший социальный феномен… — начал Литвинов, но жена перебила его:

— Посмотрели бы на тебя твои студенты. На свалке!

— Посмотрел бы я тут на ваших студентов, — засмеялся Бецалин.

«А вот меня от этого не убудет, — вдруг решил Свешников. — Бедность, я слышал, не порок; жаль, что это надо доказывать интеллигентам, прозябавшим в своей Стране Советов».

— Вот именно: посмотрели бы, — сказал он. — Посмотреть надо в любом случае. Нас же не заставят тащить в дом всякую рухлядь.

— Порядочному человеку туда, по-моему, и подходить неудобно, — не сдалась Алла.

— Кстати, мой велосипед, — напомнил Бецалин, который и по первому их городку раскатывал на выброшенном кем-то велосипеде; в вестибюле «пансионата» стояли ещё два экипажа того же происхождения.

Свешников с интересом поглядывал на Раису, но она помалкивала, то ли из безразличия к предмету, то ли оттого, что, давно составив своё мнение, теперь только прислушивалась к чужим — для пересказа. Знавший, с какой брезгливостью Раиса относилась к подержанным — например, из комиссионного магазина или даже к собственным старым — вещам, он угадал эту брезгливость и сейчас — и всё же, не вытерпев, спросил:

— Из любопытства хотя бы?..

Она пожала плечами.

Выйдя наутро из дома, Дмитрий Алексеевич увидел, что на ближайшем углу и впрямь громоздится изрядная груда некрупной мебели, кастрюль, садовых инструментов, половиков, детских игрушек и ещё какой-то неопределимой мелочи, на которой сразу не задерживался неопытный глаз. На первый взгляд, тут и в самом деле не было негодных предметов: всякий бы сказал, что каждым ещё вчера благополучно пользовались — и продолжали бы, не появись в хозяйстве кое-что посвежей.

Прежде всего Свешникову попался на глаза ночник с абажуром из холстины, совершенно ему не нужный. Он ещё вертел лампу в руке, любуясь, прежде чем положить обратно, когда женщина за спиной посоветовала:

— Вы бы взяли колясочку.

Обернувшись, он узнал соседку по этажу, Татьяну; она и сама стояла с пустой детской коляской, и указывала на другую, брошенную:

— В руках много не унесёте.

— Да я, собственно, не собираюсь… — замялся Дмитрий Алексеевич.

— А вы соберитесь, — с нажимом сказала Татьяна. — Вам тут жить самое меньшее полгода, так надо же создать хотя бы какой-то уют. Да и в квартире, когда её получите, будут одни голые стены. Например, наверняка пригодятся эти стульчики. Берите.

Свешников уже и сам обратил внимание на пару складных стульев. Брошенные в коляску, они заняли почти всю её люльку.

— Вот повозочка и полна.

— Отвезите да побыстрее возвращайтесь.

Вернувшись, он нашёл свою знакомую уже в двух кварталах от прежнего места. Возле очередной груды впавшего в немилость скарба она живо, насколько это позволяло незнание языка, обменивалась любезностями с легко одетой немкой, только что вынесшей из дома пакет с тщательно сложенными то ли скатертями, то ли шторами. В ответ на рассыпанные благодарности та предлагала ещё и тюлевые гардины. Татьяна развела руками: вешать их было пока некуда.

Первоначальное равнодушие Дмитрия Алексеевича постепенно сменилось азартом; с новым настроением он, кажется, легче стал находить нужное для себя, и в конце концов трофеи превзошли самые дерзкие его фантазии: к полудню он уже устроил в своей комнатке настоящий кабинет: в пустом углу за койкой поместился журнальный столик, на котором вдоль стены взгромоздились одна на другую две книжные полки, и всё это освещалось с верхнего этажа кровати подвешенным на спинке светильником с глухим, похожим на рупор, железным колпаком. Между тем желания немедленно приступить к письменной работе Дмитрий Алексеевич не испытывал, будто бы удивляясь собственной лености, а на самом деле просто не представляя себе, что бы такое он мог прямо сейчас сотворить полезного за необжитым столом, и радуясь пока одной лишь возможности этого; думать о том, что сам он больше не пригодится никому и никогда, ему не хотелось.

— Зачем вы это нагородили? — удивился Бецалин, заглянув к нему в середине дня.

— Устроил кабинет, — с гордостью провозгласил Дмитрий Алексеевич. — Знаете, сидя на нарах, думаешь всё о какой-то чепухе, а вот за столом…

— Кукольным.

— Неважно. Была бы плоскость для письма: мысли приходят…

— И уходят, — мрачно перебил Бецалин.

— Ну да, в том и дело, что уходят, и надобно ловить, успеть записать хоть чёрточку. Я, правда, хотел сказать иначе: они приходят охотнее, если сидишь с карандашом в руке.

— Зачем вам мысли?

Кто-то постучал в дверь. Бецалин открыл — это был Литвинов.

— По дому разнеслась весть о ваших достижениях, — ещё на пороге начал гость, а, войдя в комнату, сказал только: — О!

— Как вы нынче замечательно лаконичны! — засмеялся Дмитрий Алексеевич.