Сергей Бардин - Рассказы тридцатилетних

— Ну че там, сука?! Че?! Убью!..

Хысь уже сам хватался за штурвал и нажимал пускач. Мотор кряхтел, но не заводился. Я почувствовал, как немеет тело, будто летишь в пропасть бездонную, летишь, летишь, и не за что зацепиться, и время тянется бесконечно, и крик твой тонет в пространстве…

Хысь крепко выругался, хватил Валерку кулаком и прыгнул за борт, бросив нам на ходу: «За мной никому! Заловят — меня с вами не было!»

— Стой! Стрелять буду! — донесся далекий пока оклик.

«Ну вот и все, ну вот и все… — выстукивало теперь мое сердце. — Куда? За Хысем нельзя. В реку? Не переплыть, холодно, сведет ноги… А куда?..»

— Лодка! Хысь! Лодка! — выпалил Женька.

В самом деле, рядом же, рядом, в пяти-шести метрах стоит лодка! Как только о ней я сам не вспомнил!

К счастью, она оказалась привязанной простой веревкой, которую Женька легко перерубил своим топориком.

Мы работали ладонями, как лопастями, гребли что было сил.

— Назад! Стрелять буду! Наза-ад! — стегал нас по спинам надрывистый крик.

Слава богу, ночь беззвездная. Луч фонаря вяз в тонкой тьме.

— Назад! Перестреляю же паразитов! Назад! — на пределе проорал старческий голос.

И снова река вздрогнула от выстрела. Дробь шаркнула по воде. Я почти расстелился по дну лодки, припал к борту и греб, греб… И все гребли, захлебываясь в судорожных дыханиях, забыв обо всем на свете, кроме одного — скорее, скорее, грести скорее!

— Кончай палить, а то враз продырявлю. Товар на катере, мы пустые! — закричал Хысь. — Катер лучше лови, а то унесет твое добро! А лодку на том берегу в целости оставим!

— Пугать он меня будет! Я те продырявлю, сволочь!.. — ответил голос и смолк. Видно, мужик в самом деле занялся катером.

Молодец Хысь!

Лишь через некоторое время вода донесла тихое, раскатистое: «Бесстыдники, грабить приехали. В глаза бы вам поглядеть, что за люди вы такие. Нелюди вы!..»

Течение в середине быстрое, ветер дул не сильный, но попутный: чуть наискосок к левому берегу. И мы скоро зашли за остров. Скрылись наконец вспыхнувшие по селу огни, которые словно держали лодку на привязи: плывешь вроде, а глянешь на них — не удаляются. Пусть теперь хоть на моторной лодке погоня начнется, пристать к берегу мы успеем. А там сосновый бор — ищи-свищи нас, если есть охота.

— Ха-ха! Ловко вышло, — первым подал голос Женька. — Еще бы малость, и подзалетели бы, ха-ха.

— Ха-ха, — откликнулись короткими нервными смешками Валерка и Балда.

— Ха-ха-ха, — уже загоготал Женька и опрокинулся на спину.

В руках у него была дощечка. «Когда и где успел прихватить?» — подумал я и вдруг обнаружил, что сижу, смотрю на Женьку и тоже, как идиот, кудахчу.

— Повезло нам, что лодка рядом оказалась, — сказал Валерка.

— Повезло, что Женька заметил ее, — поправил я.

— С вас по бутылке, — отозвался Женька.

— Хы-хы, повезло, надо же! — повторял Балда.

Я только хотел похвалить главаря — мне было приятно назвать так Хыся в тот миг — мол, вот кто молодец, нашел старикану, что сказать, и тут же почувствовал, как в шею ударила и потекла за пазуху теплая вода. Оглянулся — Хысь на меня мочится. Струйка перебежала на Женьку и пошла дальше. И вся моя радость перевернулась с ног на голову. Я вжался в сиденье, стараясь уменьшиться до ничтожно малых размеров. Мелькнула в памяти мать, которая думает, что сын уехал на рыбалку. Устал как-то сразу, смог лишь вымолвить:

— Ты чего, Хысь, с ума сошел?

Видел краем глаза, как вскочил Женька. Но как вскочил, так и сел, сказал что-то обиженное.

— «Повезло им, повезло им, повезло, оба парня возвратилися в село», — пропел Хысь, запахивая ширинку. — Очухались, суки везучие, а где товар ваш, э-э-э?!

Это «э», звучащее средне между «э» и «а», он умел выталкивать откуда-то изнутри так, что по нервам скребло. И отупляло.

— На хрен мне эти приключения! Я-то не пустой! — постучал он себя по карману. — А где ваша добыча, э-э-э?! И ржут, суконки! Лупоглазый, — Хысь часто называл так Валерку, — тебе тоже весело? Повезло, говоришь, лодка была. Мы же на катере вроде сюда приплыли, э-э?!

— Ну, Хысь, чего я мог? Работал же нормально, когда сюда плыли…

— Ты же храбрился — ас, капитан. Ноги мне должен лизать, что не выкинул до сих пор! А ты пасть разинул…

Валерка не виноват: катер увели из гавани первый попавшийся, как он мог отвечать за его исправность? А на пути сюда катер действительно ни разу не забарахлил, четко работал. Но подай я голос, заступись за Валерку, Хысь прицепится ко мне с двойной злостью, может, и пиковинкой своей ткнуть — за ним не заржавеет. В глубине я и рад был, что он набросился на Валерку, а не на меня. Удивительно, я не в первый раз такое замечал — Хысь наседал, изгилялся над Валеркой, и мне поневоле начинало казаться: виноват тот в чем-то. Главное, зло против Валерки появлялось.

— Ты же своих корешей подвел! Че тебе за это сделать?! — давил на Валерку Хысь.

— Правда, че ты варежку разинул? — встрял и Балда.

— Иди ты… — огрызнулся Валерка.

— Че иди-то, че иди-то, сам иди, а то быстро счас, — взъерепенился уже готовый кинуться в драку Балда.

— Хысь, зачем ты это сделал? — сдавленно выговорил Женька. — Я тебя уважал, все тебе прощал, но этого не прощу. Понял?

Хысь резко повернулся к Женьке. Я думал, он пнет его. Но Хысь дружелюбно сказал:

— Я тебя жизни учу, дурачок. Знай: когда и чему радоваться. Я же тебя за человека считаю, не то что этого Лупоглазика.

— Не последний же это магазин на свете, еще будут, — уже миролюбивей заговорил Женька. — Наверстаем.

Хысь сел на прежнее место, в нос лодки. Закурил. Спросил:

— С ним все согласны?

— Все, — отозвался Балда.

— Конечно, — услышал я свой бодрящийся голос.

— А ты, Лупоглазый, чего молчишь?

— Согласен, согласен, — торопливо заверил Валерка.

— Лады. Гребите, а то мы так за неделю не доплывем.

Лодку несло течением, мы плыли мимо острова. Я глянул на это ночное, шевелящееся, таинственное чудище, и тут же померещилось, что на острове кто-то закричал. С некоторых пор я побаивался этих клочков суши, окруженных водой, густо заросших деревьями, кустами. Казалось, там всегда творятся ужасные, черные дела. И стоило прислушаться, так непременно улавливал какие-то голоса. Знаю: нет там никого, на этом-то по крайней мере, точно быть не может, но чудится, и все. И страшно. Каждый раз так. Многого стал я побаиваться с некоторых пор…

Был Иван Купала. Я клеил во дворе камеру. Пришел Сашка Кулебякин, одноклассник. Чудаковатый, непривычно домовитый для своих лет парень. Понаблюдал за работой, задал деловой вопрос:

— Камеру клеишь?

— Камеру клею.

— Проколол?

— Прокусил. Взял зубами и прокусил.

— Могла на солнце лопнуть, — сказал Сашка, улыбаясь, предложил: — Пошли в лес за травой.