Борис Екимов - «Жить хочу…»

Но после строгостей карантинных, уже по теплу, первая же встреча на дорожках сквера оказалась странной.

Петрович издали признал соседа — хотя тот и в маске был — и поспешил к нему: давно не видались. Сосед же, заметив Петровича, резко ускорил шаг, а потом в сторону свернул, издали сообщив:

— Я в магазин иду…

— Ну, и я с тобой, тоже чего-нибудь погляжу, — попытался поближе подойти Петрович.

Но сосед, ускорив шаг, нырнул в проход между домами, на ходу объясняя:

— Я в другой магазин, в другой…

Петрович опешил, провожая соседа взглядом.

Позднее объяснилось: «изолировался» человек. На волю, на прогулки он выходил, спрятав лицо за большой черной маской; со знакомыми здоровался издали, взмахом руки, близко к себе не подпуская. На скамейке сидел в одиночестве. Поднимался и уходил, если его тревожили. А потом и вовсе стал выходить из дома поздно вечером, в темноте. Словом, «изолировался». А ведь говорливый мужик. Бывало его не переслушаешь: детство любил вспоминать, молодость, работу — пел без останова и пел. Теперь смолк. Лишь рукой издали помашет. И все.

Прежде, на вечерних прогулках, в сквере кучковался народ: на скамейках играли в шахматы, кружком собирались, обсуждая политику ли, футбол. Особенно мужики. Теперь это ушло. Хорошо, если вдвоем идут. Не более. Маски уже без приказа носили. Здоровались не ручкаясь, бережа себя.

Да и как не беречься, если в конце лета болеть и умирать стали больше и больше. Больницы — под завяз. Туда и не попадешь. Разве что по знакомству или очень тяжелые. Остальные дома лечились. По телевизору, с утра до ночи одна песня: сколько заболели и сколько умерли. Всякий день новый рекорд. И беречься, беречься велят: маски, перчатки, да всякая дезинфекция. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям.

В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже.

Вот и нынче, вместо дружеского привета, в морду какой-то вонючей жидкостью брызнули.

Из тесного двора Петрович выбрался на волю, на просторную улицу. Здесь, на ветерке, лекарственная вонь вроде совсем развеялась. Но чуялось: что-то горькое, которое, видно, попало в легкие, а может, и в кровь. И оставалось там. Хотелось продышаться, глубже и глубже набирая воздух и с шумом выталкивая его вместе с отравой.

Шедшая навстречу пожилая пара, хоть и в масках была, но шарахнулась в сторону, упрекнув вдогон: «Маску надо носить!»

Маска была всегда при себе, в кармане, как и перчатки резиновые. Но этот наряд — для магазинов, в которые Петрович теперь редко ходил. Дочь с зятем управлялись сами. А себе много ли надо… Тем более что всякий день ему внушали, чтобы людных мест избегал, потому что не знаешь, где можно прихватить эту заразу. И, не дай бог, внукам принести. И без того редко приходилось теперь с ними видеться. Тонкая осталась ниточка. Если оборвется, будет и вовсе плохо.

В подъезде дома, на своем этаже выйдя из лифта, Петрович услышал щелчок замка соседней квартиры и по привычке остановился. Раньше, на площадке встречаясь, всегда разговаривали. Но нынче замок щелкнул, а дверь не открылась. Соседка — старушка бодрая, говорливая — явно смотрела в дверной «глазок», ожидая, когда Петрович уйдет к себе. Это было тоже по-новому: опасались даже соседей. Не зря по телевизору с утра до ночи пугали и пугали. И вправду ведь, умирали люди. В третьем подъезде пожилая семейная пара чуть не разом ушла. Молодого парня из соседнего дома похоронили. Врачи в скафандрах во двор не раз приезжали. Но к кому, почему — толком никто не знал.

Так что опаску людей можно было понять. Но труднее принять, потому что позади была очень долгая живая жизнь. А теперь забились всяк в свою нору и осторожно выглядывают. Или масками да перчатками прикрылись и машут, словно заразу отгоняя: «Я жить хочу!»

И лишь один человек в округе остался прежним. Его знали и звали «чернобыльцем».

Росточка невеликого, худощавый, со всеми и всегда приветливый: при встрече кланяется, кепочку снимает, улыбается:

— Доброго здоровья желаю… Давно не виделись. На земле теперь живу, на даче. Приехал своих проведать, на поезде. У нас, у «чернобыльцев», бесплатный проезд. Привез картошку-моркошку, яблочек, груш.

Преклонного возраста, всегда одетый легко, с воротом нараспашку.

— Чернобылец — я. К нам зараза не пристает. У нас рентгены, — объяснял он. — А еще купаюсь по утрам. А потом тренировки, — смеется он. — Своя дача и соседские, пустые. Копаю, пропалываю, урожай собираю, сок гоню, внукам на зиму. Сушу абрикосы, яблоки. Много всего. Старики стареют, молодым некогда. А я живу. Тихо, спокойно. Вечером на звезды гляжу. Это очень интересно. Собак да кошек подкармливаю. Бросают их… Жалко. И своих домашних подкармливаю, сына да внуков, привожу картошку да моркошку, смородину да клубнику-малину. Сливы у меня хорошие. «Анна Шпет» и «белосливка» слаще сахара. Рюкзак нагружу, да еще ведро и сумку. Стараюсь помаленьку. В меру сил. И всех приглашаю, приезжайте. Разъезд Карповский. А там — пять километров пройти. Пустые домики есть. Можно жить. Выращивать в меру сил. И набираться здоровья. От болезней газетка «ЗОЖ» помогает. Коленки я вылечил. Врачи удивляются…

Он много всего рассказывал, человек приветливый, добродушный. Кто-то его «тронутым» считал, этого «чернобыльца». И не хотел слушать. Тем более такое время настало, опасное. Тянется оно и тянется, а конца не видно.

А между тем, незаметно, в город пришла ранняя осень. Палящий зной, ночная духота, жаркие ветры — все это позади. На смену — бодрящая утренняя да вечерняя прохлада; ясные дни с мягким благостным солнцепеком в полудне, когда так приятно понежиться на скамеечке в сквере.

Все ярче, день от дня полыхают рдяным да алым костром развесистые клены, понемногу осветляя яркой листвой просторные подножья. Желтеют березы, скупо роняя листву. А впереди еще — янтарный тополевый листопад. По утрам, после крепких утренников, он — словно тихий ливень. А среди белого дня, при порывах ветра, даже метель закружит. Золотая сказка…

Это приходит осень, которую любят старики и дети. Теплая, долгая, южная осень. Черный хоровод воронья на стылом багровом закате еще далеко.

А вот школьные каникулы уже рядом. Целая неделя отдыха. Внук повзрослел, свои у него заботы. Но рыбачить по-прежнему любит. Можно по озерам пошарить. Там вода уже посветлела. Самое время щук ловить. Внук со спиннингом хорошо управляется: далеко бросает и леску не путает. Можно поехать с ним. А вот с внучкой Дашей просто гулять в парке, слушая милую детскую болтовню.

Так думалось. Но все пошло по-иному.

Позвонила дочь, спросила: