Борис Екимов - «Жить хочу…»

Екимов Борис Петрович родился в 1938 году. Лауреат многих литературных премий. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Волгограде.

После уличного дневного света, в полутемной прихожей Петрович сначала ничего не понял и потому послушно исполнил приказ хозяина: «Руки, руки давай! Ладони вверх!»

Он протянул ладони и почуял на них какую-то жидкость, которую хозяин прыскал, орудуя дозатором, переходя с ладоней на куртку гостя и даже на лицо. Уклоняясь от брызг, Петрович отступил к порогу и недоуменно спросил:

— Ты чего делаешь?

— Дезинфекцию провожу! Так положено.

— Какую еще дезинфекцию? Либо сдурел?

— Не сдурел, а так положено. Ты с улицы пришел, а там вирусы. — И через паузу, громко с надрывом: — Я жить хочу!!

— Понятно, — ответил Петрович. — Вот и живи. Бери травку, тут — чабор, душица… — Он вынул из сумки пакет. — И будь здоров. До свидания.

Он вышел из квартиры, а потом из подъезда, но перед глазами стояло виденье: полутемная прихожая, приятель с «брызгалкой», его обрезанное старческой худобой лицо, нестриженные редкие космы, испуг, клекочущий голос: «Я жить хочу!!»

Петрович повздыхал, поднес к лицу еще влажные руки. Пахло больничным. Такая же гадость чуялась на лице. Слава богу, что в глаза не попало. Пришлось все вытирать платком. Но запах остался.

«Моим же салом, меня же по мурсалу, — определил он происшедшее. — Если боишься, зачем звал?»

Приятель вчера вечером и нынче утром звонил: «Будешь гулять, принеси, пожалуйста, чабреца, душицы… Холода подходят. От вируса бережемся, а вдруг еще — горло да сопли. А твоя травка всегда помогает. Я бы сам пришел, да сын не велит. Принеси, будь добр. Заодно чайку попьем, поболтаем».

Вот и поболтали.

Обрезая несладкие мысли, раздался звонок телефона. Приятель, вроде опомнившись, выговаривал:

— Ты чего ушел? Чайку бы попили, поболтали. Чего обижаться?.. Я как положено делал. По телевизору с утра до ночи говорят: надо беречься от вируса. Уничтожать его. Мне сын приказал: кто придет, сразу дезинфекцию делать. Хороший раствор мне привез, с запахом лаванды. А ты ушел, обиделся.

— У меня на эту лаванду аллергия, — сказал Петрович первое, что на ум пришло. — Так что давай переждем: отложим чай и все прочее до лучших времен.

Странно все это было, непривычно. «Я жить хочу!!» Конечно, хотел он жить — старый человек, давний приятель. Но все равно вроде как-то не по-людски: вместо «здорово живешь» — дезинфекция, вонища.

Петрович еще раз понюхал, поморщился, а потом взгляд его упал на дворовую клумбу казачьего можжевельника. Он отломил веточку, растер в ладонях. Живительный хвойный дух сразу перебил вонь лекарственную. Можно было жить дальше, недавнее забывая. А желтая рябь листвы тополевой на зелени можжевельника напомнила, что в город пришла сухая, ранняя осень.

Лето было тяжелым: какой уже месяц, с самой весны ни капли дождя. А жара — под сорок. Земля — словно камень. Желтели травы, засыхали кусты сирени, скумпии. В сентябре, прежде срока, начался сухой листопад.

Високосный год виноват или все тот же коронавирус — кара Божия, — который гулял по стране с самой весны. Еще зимой стали по телевизору говорить про Китай. Там — эпидемия. Страшные картинки показывали, но убеждали, что нам это не грозит. Прочный заслон поставлен.

Но рухнул заслон. И пошло-поехало: сначала — в Москве, а потом всех накрыло. Болели люди и умирали. Больницы полным-полны. «Скорую помощь» не дождешься: она двое суток ползет. Все закрылось: работы, школы, торговля. Ввели пропуска. Люди по домам сидели, прижухнув. Из окна поглядишь — мертвый город: пустые улицы. Словно мор прошел. Лишь светофоры неизвестно кому моргают.

Позднее, по теплому времени, пропуска отменили. Старым да малым позволили в скверах гулять, но лишь в часы разрешенные. А остальному народу — работать. Но маски и перчатки остались, температуру у всех мерили, даже на рынке; дезинфекция везде и приказы: гурьбой не ходить, друг от друга подальше держаться. Потому что этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой.

Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно.

Вот он — простой пример: попросил человек чабреца и душицы принести. Поболтаем, говорит, чаю попьем. Ведь и вправду, наскучали в квартирном затворе да в масках. Прежде по вечерам в парке гуляли; в гости друг к другу ходили, чаевничали, а то и по рюмочке выпивали, беседы вели — все как у людей, тем более старых. А теперь, вместо привета, в морду брызжет какой-то гадостью.

И, если подумать, такое — везде.

Петрович уже полвека жил в когда-то заводском доме, который сами и строили всем заводом. Шло время, народ менялся: уезжали да помирали. Но какие-то знакомые оставались. Было с кем побеседовать, душу отвести. Особенно это стало нужно Петровичу после смерти жены. Вдоветь в четырех стенах старому человеку несладко. Сын уехал далеко. Слава богу, дочь — рядом. Но у нее своя жизнь: семья, дети, работа.

Конечно, она по телефону звонит, в выходные приходит. Но главная для старого человека забота ли, отрада — это внуки. Прежде, по будням, Петровичу нужно было водить их на плаванье, шахматы и на танцы. Другое для него поручение — магазины.

Дочь приготовит список, Петрович все закупает, выискивая, где подешевле: на рынках да распродажах. Это было не в тягость пожилому, но крепкому еще мужику, порою — в радость. Особенно — с детворой. Он даже одно время в бассейне плавал вместе с внуком. А внучка Даша учила его танцевать.

Все это было и ушло. Весной школы закрылись и все другое, детское: танцы, бассейн, шахматный клуб. А стариков укоротили: из дома лишь с пропуском можно выйти, на малый срок, в соседнюю аптеку да магазин. Только летом пришло облегченье.

Но что-то уже изменилось: в привычных местах, на дорожках сквера, где прежде было тесновато от народа гуляющего, теперь, даже в часы вечерние, не больно людно. Вроде попрятались и не осмелятся выйти.

Петрович своим давним знакомым на первых порах звонил, приглашая:

— Чего не выходишь? Ведь разрешили…

Одни отвечали уклончиво. Другие резали напрямик: «Мы с женой изолировались. Сидим в квартире и будем сидеть, пока вирус не кончится. Еду заказываем по интернету. К порогу подвозят. Загораем на балконе».

Многие на дачи уехали, пообещав до зимы не возвращаться. Дачи у Петровича не было. Ее продали, когда жена заболела. А одному «изолироваться», со стенами разговаривая да с телевизором, можно с ума сойти.

В соседнем подъезде жил давний, еще по заводу, знакомый — большой говорун. Прежде с ним часто встречались на прогулках и в магазинах. Беседовали, вспоминая былое и сокрушаясь о нынешнем.