Шубханги Сваруп - Широты тягот

— Прости! Прости! — восклицает он. — Мне приснилось, я нечаянно!

Она не спала совсем. Случайная встреча с пальмой взволновала ее. Это воздушное создание угасало, но, погладив его кору, Чанда Деви не уловила ни боли, ни грусти. Дерево ответило на ее сочувствие. Оно заговорило с ней.

— Знаешь, почему ты говоришь с деревьями?

Чанда Деви не знала.

— Знаешь, почему ты нашла меня в мои последние дни?

— Нет.

— Мы одинаковы. Ты такая же, как мы.

— А он?

— Он не такой. Но ты любила его во многих жизнях. Некоторые души перекидывают мостик между разными мирами посредством любви. Это связывает всех нас вместе.

Вдумчивый и искушенный сновидец, Гириджа Прасад давно знает, что ночные грезы не однотипны. Те, что приходят в глубоком сне, часто бывают плодотворными — они наполняют его пассивное “я” загадками и сюрпризами. Сновидениями, сопровождающими легкую дрему, можно управлять. Они слишком подвержены влиянию внешней среды и потому недостаточно серьезны. Но то, что посещает Гириджу Прасада на обратном пути со Средних Андаман на борту “Океанской блудницы”, вообще нельзя назвать сновидением — скорее, это просто видение.

Порог его каюты, залитой лунным светом, переступает незнакомый старик. В иллюминатор Гириджа видел, что он шагнул на палубу с гребня высокой волны, будто океан — твердая почва. Несмотря на проявленную ловкость, старик сутулится и прихрамывает — пожалуй, ему пригодилась бы трость. Но у него определенно есть цель, и эта цель — Гириджа Прасад. Старик садится рядом с ним на постель. Его окружает аура спокойствия, едва ли не блаженства. Находясь около него, Гириджа хорошо ее чувствует. Ему не хочется задавать никаких вопросов, потому что впервые со дня выкидыша он наслаждается покоем. Повернувшись к Гиридже, старик ласково гладит его лоб своими прохладными морщинистыми руками. Это не призрак, поскольку глаза его искрятся жизнью. Гириджа соскальзывает в глубокий, лишенный сновидений сон.

Гириджа Прасад хочет рассказать обо всем жене, опытной толковательнице грез. Но ему это не удается. Он не может подобрать правильные слова и правильный момент. Он не знает ничего об ином мире — есть ли граница, где кончается этот и начинается тот, или они тесно примыкают друг к другу на всем своем протяжении, точно слои кожи. Но святость случившегося для него несомненна. Видения посещают только тех, для кого они предназначены.

Через неделю после их возвращения Гириджа Прасад поднимается на гору Гарриет, чтобы положить на могилу сына каменную плитку с надписью “Деви Прасад Варма, 1951”. Супруги договорились, что если у них родится девочка, они назовут ее Деви, а если мальчик — то Деви Прасадом. Лишь спустя несколько месяцев мучительных раздумий Гириджа Прасад отказывается от мысли об эпитафии. Пустая поверхность лучше всего описывает жизнь, которая могла бы быть, но которой не было.

* * *

Чанда Деви познакомилась с Мэри во время одного из путешествий с мужем в Савитри-Нагар. Впервые она увидела девушку-карена у входа в лагерь, где держали слонов, — та сидела и чистила неспелое манго. В здешних краях девушки в юбках попадались нечасто: хотя карены — христиане, одеваться они предпочитают в традиционные бирманские лонги [21] Верхняя одежда, похожая на юбку (и мужская, и женская). и рубашки. У этой на платье было меньше пуговиц, чем заштопанных дырок, да и те щербатые. На ее ногах Чанда Деви заметила кровь — возможно, из-за ходьбы босиком по тропинкам, изобилующим пиявками. Это показалось ей странным. Цивилизация еще только проникала на острова, но с откровенной нищетой Чанда Деви здесь раньше не сталкивалась.

Накануне отъезда четы Варма из Савитри-Нагара пастор привел Мэри в домик для гостей. “Ей всего двадцать, а ее жизнь уже кончена”, — сказал он. Ее муж, рабочий из Бирмы, погиб от несчастного случая. Пастор оплатил похороны и отправил их восьмимесячного сына в Рангун: нельзя ведь рассчитывать, что Мэри сможет вырастить его в одиночку, когда она сама еще дитя! Родители Мэри отреклись от нее, так же как и остальные члены общины, после того как она сбежала из дома с буддистом. Но пастор пожалел ее. В конце концов, она была первой, кто родился в его поселениях. Он не мог отвергнуть ребенка, которого крестил.

Чанда Деви поняла, к чему клонит святой отец. “Я посоветуюсь с мужем”, — сказала она и выпроводила их. Она боялась, что пастор, любитель поговорить, отнимет у нее все утро целиком.

Вечером Гириджа Прасад усомнился в целесообразности решения жены взять с собой девушку.

— Она нужна нам так же, как мы ей, — последовал ответ.

— Мало того, что она христианской веры, еще и родители у нее из Бирмы. Я уверен, что эта девушка не вегетарианка, — сказал Гириджа. Как глава семьи, он был раздосадован. Даже служанки вызывают здесь больше сочувствия, чем он!

Мэри уплыла вместе с ними на “Океанской блуднице”. Никто, даже пастор, не пришел помахать ей на прощанье. В Порт-Блэре Чанда Деви первым делом повела ее на рынок. С этих пор Мэри предстояло носить рубашку и лонги, как всем остальным бирманкам, поскольку Чанда Деви не могла допустить, чтобы по Бунгало Гуденафа разгуливала пара голых ног — при наличии там целого взвода обделенных призраков мужского пола это означало слишком серьезный риск. Когда все необходимое было куплено, она угостила девушку митхаем в кондитерской, которую помогала открывать.

— Надо что-нибудь еще? — спросила она у Мэри, понимающей на хинди лишь самые простые вопросы.

Та помотала головой. Раны на ее ногах, теперь обутых в чаппалы [22] Кожаные сандалии. , все еще кровоточили. Вдобавок она обгорела на солнце, и кожа слезала с ее локтей и щек, точно змеиная шкура во время линьки.

— Ты христианка или буддистка?

Мэри кивнула в растерянности, потом виновато улыбнулась.

— Ты в Бога веришь?

В глазах Мэри стояли слезы. Она закрыла глаза ладонями, улыбаясь еще шире.

Вечером того же дня Чанда Деви попросила Гириджу Прасада принести для Мэри Библию на английском.

— А она просила? — К этой поре Гириджа уже научился распознавать, какие инициативы исходят от его жены.

— Она так рано потеряла всех и всё, — ответила Чанда Деви. — Без Бога в утрате нет цели. Ей нужна вера, чтобы начать заново.

— Но вера — не привилегия набожных. Вирусу не нужен Иисус Христос, чтобы понять ценность адаптации и выживания.

Чанда Деви на мгновение перестала приводить себя в порядок — монотонный ритуал, возвещающий о скором отходе ко сну. Она посмотрела на мужа в зеркало над туалетным столиком.

— Мы люди, а не вирусы. Вирус не станет оплакивать потерю ребенка или смерть супруга. Вирус не будет спрашивать, зачем ему жить дальше, если умерли все, кто придавал его жизни смысл.