Вадим Макшеев - Разбитое зеркало

Таяло, прозрачнело в глубокой голубизне распушающееся облачко, подняться бы туда высоко-высоко, окинуть взглядом леса, поля, реки, увидеть отражающий небо Васюган… Наверное, разлился сейчас по ливам, гонит волны к затопленным тальникам, моет на излучине обрывистый яр, где когда-то стояла деревня…

Сквозил на горе, разбивался в толпе холодный ветер, слепил глаза легший ночью снег, печально смотрела в высокое небо серая пирамидка. Секретарь уже сказал свою речь и теперь, выйдя с круга, что-то тихонько наказывал приведшей школьников молоденькой учительнице. Та слушала и, изредка потряхивая хорошенькой головкой, откидывала спадавшие на глаза длинные волосы. А у пирамидки от имени фронтовиков, мучительно подбирая нужные слова, высказывался Матвей Ильин. Был он когда-то передовым комбайнером, славился по всему району, но после смерти жены враз постарел, стал хворать и работал теперь сторожем на машинном дворе. Надетое по случаю праздника долгое пальто было ему велико, широкий воротник топорщился, и хотя Матвей стоял на бетонном приступке, выглядел он маленьким и тщедушным. Было зябко, но, чернея по пороше, тянулись к невидимым отсюда полям тракторные следы, сверкала, отражая загустевшие тальники, полая речка на задах деревни, и ни сиверку, ни выпавшему вчера снегу не остановить было весны.

В тот день, когда узнали про Победу, тоже землю укрыло белым. С утра было ведрено, но к полудню полетели редкие снежинки, затем снег повалил густо… Крупные хлопья таяли на крупе таскавшего бороны коня, льнули к Дарьиным ресницам, пестрили пашню, и, когда Дарья подымала мокрое лицо, поглядывая, не покажется ли в просвете солнышко, низкое небо тоже казалось сплошь рябым от летящего снега. И на этом стиснутом, смутно маячившем сквозь хаос лесном клочке земли услыхала она, как, трясясь по гати, погромыхивает телега, как, понукая кобыленку, издалека дребезжащим голосом кричит дед Митрий.

— Ко-ончилась! Выпрягайте, бабы… Но-о… но-о, в сердце ее зарази… Гулять будем… Бабы-ы, война ко-ончилась!

…Полоскался на крыше флаг, гасило ветром тяжелые, слова стоявшего с непокрытой головой Матвея…

— Пойдем, Петровна, поближе, — потянула Дарью за рукав Таисья. — Не слыхать ниче.

Они протиснулись вперед, и теперь ближе них к памятнику стояли только фронтовики и школьники.

— Воевали, не щадя своих жизней! — выкрикнул напоследок Матвей, закашлялся и, сойдя с приступки, махнул рукой: — И, как говорится, не дай бог, чтобы молодые это пережили.

Натянул на седую голову шапку и пошел обратно в редкий строй фронтовиков.

Учительница кивнула девчушке в коротком клетчатом пальто. Та вышла вперед, сжимая в руке школьную тетрадку.

— В боях за свободу и независимость нашей Родины смертью храбрых пали наши земляки, — прямо глядя перед собой, звонко произнесла девочка и раскрыла тетрадку: — Андрианов Василий. Анищенко Григорий. Большаков Ефим…

После каждого имени она замолкала, и тогда было слышно, как полощется на ветру флаг.

— Вершинин Илья. Вершинин Гордей. Вершинин Василий…

— Верно, трое их было, — шепотом сказала Таисья. — Три брата…

«Кто же наших красноярских помянет? — вздохнула про себя Дарья. — Поди уж ни дорожек, ни полей наших не знатко. Где помянут Ивана, Михаила?»

— Вечная слава павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины, — произнесла девочка и опустила руку с тетрадкой.

— Сергею Баженову, Косте Григорьеву, Павлику Филиппову, Кузьме Жердеву, — неслышно шептала Дарья.

А секретарь парткома уже вручал ветеранам коробочки с наручными часами.

— Вручаются Шарыпову Ивану Поликарповичу… Мустафину Саиду Ахмедовичу…

— Нет его, — сказал кто-то. — Пашет за Сухим Логом.

— Колпакову Андрону Никифоровичу…

— В больнице, — отозвался тот же голос. — Баба его тут. Получи за мужика, Анисимовна.

Сухонькая женщина несмело прошла вперед, взяла часы и, вернувшись на свое место, со слезами на глазах повернулась к памятнику. Низенькая, испитая, в пестреньком плащике и литых резиновых сапогах. В одной руке коробочка, в другой узелочек с чем-то.

С букетиками кондыков подбежали к ветеранам школьники. Малышка лет трех, пухленькая от необмятого комбинезончика, хотела выбежать со старшими, но бабушка поймала ее за капюшон, и малышка, вырываясь, заплакала.

Мужики неловко держали цветы. Стоявший с краю неровной шеренги Матвей Ильин обернулся и положил свой букетик на бетонный приступок, за ним, склоняясь, сложили к подножью пирамидки цветы остальные. Сняли шапки, постояли молча. Малышка перестала плакать, далекий отсюда, чуть слышно гудел трактор, кто-то из женщин в толпе всхлипнул.

Иван Шарыпов, высокий мужик с засунутым в карман пустым рукавом, шагнул вперед и, достав из-за пазухи ракетницу, выстрелил вверх. Вспыхнул в голубизне яркий огонек и, оставляя дымный белый след, угас.

— Митинг окончен, — объявил секретарь парткома. Стало шумно, загомонили ребятишки, люди потянулись с горки.

— Пойдем ко мне. — Дарья легонько тронула Таисью за рукав. — Праздник ведь… Я пирог с рыбой испекла.

Под пирамидкой на бетоне зябли цветочки. Снег вокруг был утоптан и перемешан с землей, но по огородам и на крышах лежал чистым белым покрывалом.

— Эка благодать у тебя в избе, — молвила Таисья, переступив порог. — Продрогла, стужа не знамо какая.

— И так стужа, — Дарья скинула шаль. — Разболокайся, девка. Всегда еще эдак в мае. В тот день, когда война кончилась, тоже падерило.

— Это, поди, у вас там холодна погода была, у нас нет.

— А я думала, везде так, — простодушно сказала Дарья, подходя к печи. — Посиди маленько, сейчас я…

Собрала на стол, достала из шкапчика неполную бутылку «Стрелецкой», налила две граненые стопки:

— С праздником, Тася.

— С праздником, Даша. Уж как ждали тогда его.

— Да уж, поди, никто никогда так не ждал.

Выпили и молча поели. В комнату доносилась музыка — на радиоузле включили уличный репродуктор.

— Ровни-то нашей год от года все меньше приходит. — Дарья кивнула в сторону окна. — Туда — на гору.

— Прибираются мужики… Да и бабы тоже. Все ж оно-то, военное, сказывается. — Таисья вздохнула. — А я у тебя все узнать хотела: Степан-то твой пошто на войне не был?

— Так он же левым глазом почти ничего не видел, да и глухой на одно ухо, ты разве не замечала? — Дарья словно оправдывалась за покойного мужа. — Когда махоньким был, вся левая сторона у него отымалась. Не это, так тоже бы… А то мужики на фронте, а он с бабами. После вроде как стыдился.

— Да это я так. — Таисья сдвинула на край тарелки рыбные кости. — Просто спросила.

— Я ж за него в войну и вышла, — сказала Дарья, помолчав. — Он до того уже два раза женатый был, двоих баб бросил. Знаешь, какие они, мужики, тогда были. И сколько баб одиноких. А у меня первого на фронте убило. Хороший мужик был — Иваном звали.