Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Водитель, завидев ее с тяжелой корзинкой, помахал рукой – мол, подождет, но она, улыбнувшись, показала, что ей в другую сторону, и зашагала, все еще облаченная в Агатину энергичность, будто ничего не весила объемистая корзина. А она весила, и ныли – с самого понедельника! – плечи и руки после стирки. Как сестра справлялась бы одна? Уму непостижимо!

День обещал быть приятным: после череды дождей стало прохладней, но не настолько, чтобы мерзнуть всерьез. Белоснежное кружево выстилало небо, и чем ближе к бульвару, тем сильнее пахло морем. За несколько кварталов до дома Делия остановилась передохнуть. Понюхала цветы, свисавшие из чьего-то палисадника; послушала, как черно-белая ворона выводит теплым альтом свою сложную, с трелями и руладами, арию – чуть манерно, как истинная примадонна, вытягивая шейку. В пустынных переулках свобода уже не тяготила, и хотелось просто так бродить, заглядывая украдкой в чужие жизни – у кого во дворе стоит коляска со спящим младенцем, кто читает, сидя на веранде, из чьих окон доносится призывный стук тарелок… Это напомнило ей, что от завтрака прошло уже немало времени, и пора идти, тем более что дел сегодня невпроворот.

Тенистая, усаженная вязами улочка, где они теперь жили, нравилась Делии больше, чем сам дом. У него было одно главное достоинство – скромные размеры: куда проще вымыть пол в трех комнатах, чем, к примеру, в пяти. А ведь совсем недавно она и не задумывалась, как существует дом! Он жил как будто сам по себе, их дом в Лонсестоне; тикали часы, что-то носилось из конца в конец, мылось, чистилось, накрывалось. Шуршали крахмальные фартучки служанок. Топали пациенты внизу, и их тревожный, неразборчивый полушепот-полушелест поднимался к ней, свесившейся через перила, как дым от сожженных листьев. Дом был похож на корабль, плывущий на другой конец света, в Европу: пассажир знает, что где-то под палубами крутятся сложные машины, кочегары бросают уголь в топку, кок готовит обед, и Бог знает что еще происходит там; но пассажиру ничего не остается, кроме как праздно довериться судну и коротать время в нехитрых занятиях. И вот она готовила пудинги и желе, играла этюды Черни, а по вечерам вышивала, когда вся семья собиралась в гостиной. Отец читал газеты и медицинские журналы, вслух возмущаясь, когда ему что-то в них не нравилось. Миссис Фоссетт, если не была особенно нездорова в этот день, проверяла уроки у младших детей, и мисс Шульце вся каменела, шла красными пятнами и поджимала губы, будто собиралась дать отпор всякому, кто станет ее бранить. Она была худой и востроносой, выглядела старше своих тридцати лет и, как никто, умела сделать любое интересное занятие скучным до зубной боли. Даже голос у нее был резким и неприятным, особенно когда она чуть повышала его, читая условие задачи. Немку взяли, когда Делии было двенадцать; прежде ею занималась няня да приходящая учительница музыки и французского. И, конечно, Адриан! Он хоть и редко бывал дома, но старался, приезжая на каникулы, повозиться с ней: то учил складывать фигурки из бумаги и решать веселые задачки, то показывал на глобусе экзотические города – от одних названий захватывало дух; и чем длиннее, чем непонятнее было название, тем сильнее хотелось его запомнить и потом выуживать из памяти, повторяя нараспев: Вишакхапатнам, Агуаскальентес, Шуанъяшань…

– Ты принесла мне яблоко? – Тави потянула ее за юбку.

– Конечно, самое большое и красивое. Только погоди, я отнесу все это на кухню.

– Я помогу!

Пыхтя, она ухватилась за ручку корзины, и Делия не смогла сдержать улыбки. Слава Богу, ребенок наконец-то ожил. Первые несколько дней Тави почти не говорила, а потом ее словно прорвало. Нелегко, наверное, расти, когда оба родителя глухие; оставалась разве что служанка, но где ей было найти время, чтобы отвечать на детские вопросы? Покойный мистер Клиффорд старался сам учить дочку устной речи, как учил своих подопечных в школе, но чаще в семье общались жестами. Теперь вот Тави болтает на двух языках одновременно – если, конечно, у нее не заняты руки, как сейчас. Пока они все вместе разбирали покупки, пока накрывали стол к ланчу, девочка щебетала без умолку – то рассказывала, какого страшенного паука они с мамой видели недавно в чулане, то задавала дюжину вопросов сразу. Можно ли им взять в дом котенка, ну хоть вот такого малюсенького? Почему у новой соседки белые волосы? Нравится ли лошадям возить телеги? Только за едой она наконец поутихла. Они сидели тесным кружком в комнате, служившей им и гостиной, и столовой, и Делия не могла бы придумать общества приятней. Дома никогда так не было. Трапезы проходили угрюмо: отец часто раздражался из-за еды, и давила жутковатая пустота кресла напротив. К некоторым вещам определенно нельзя привыкнуть даже за много лет.

После ланча Агата занялась посудой, а Делия уселась чинить одежду. Ей нравилось предугадывать еще не высказанные поручения и ловить их, являя вместе с сестрой пример редкого взаимопонимания. Это давало чувство вселенской устойчивости – еще одно открытие, сделанное Делией здесь.

– Я смогу надеть это платье на прогулку? – спросила Тави, глядя на волны розового муслина в руках у Делии.

– Нет, милая, не сейчас. Расскажи лучше, как ты умудрилась проделать в нем такую дырку?

– Там был гвоздь, – простодушно созналась девочка и упрямо вернула разговор в прежнее русло. – Почему я не могу его надеть?

– А разве тебе не нравятся другие твои платья?

– Но они все белые…

Делия вздохнула.

– Ну, что поделать… Ты ведь видишь, у мамы и у меня все платья черные, а нам тоже хотелось бы носить желтое или розовое.

– Если мы долго не будем носить цветное, папа вернется?

Ох, только не это снова… У Делии сердце щемило, когда Тави задавала такие вопросы. Первое время, Агата рассказывала, дочка часто плакала, будто в самом деле понимала, что произошло. А потом начала спрашивать как ни в чем не бывало: когда он вернется? Просится в зоосад, на детский праздник; а куда ее отведешь? Ведь едва минул месяц…

Хлопок в ладоши заставил их обеих повернуть головы. Агата показала на часы, а потом быстрым жестом соединила два пальца у левой стороны груди.

Конечно. Брошь. Как она могла забыть? Не самое приятное дело, но за окном такая дивная погода, такие облака, и морем пахнет – помнишь ведь? – уговаривала она себя, собираясь, надевая перчатки и шляпку; куда она задевала зонтик от солнца? Ах да, вот он. Большой город уже не пугал: главное – выучить названия нужных улиц, а водитель в трамвае всегда подскажет дорогу. У кондукторов Делия спрашивать не решалась: это обычно были совсем мальчишки, младше нее; они перекрикивались друг с другом, свисая с подножек, и задиристо свистели, засунув пальцы в рот.