Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

Не было в тех строчках рассказа о том, что Наташа не помнит своих родителей. Воспитывалась в Дубовском детдоме. Было ей там хорошо, но всегда с обостренным чувством зависти она глядела в школе на тех товарищей, $ которых были отцы и матери. По-детски непосредственно радовалась, когда ее приглашали в чью-нибудь семью на праздник или на день рождения. Очень не любила тех пап и мам, которые, зная о ее сиротстве, показно жалели девочку, подсовывали ей лишнюю конфету или больший кусочек торта. В такие дома второйраз не ходила. А где с ней вели себя на равных, Наташе было так хорошо, что не хотелось уходить, и она с удовольствием принимала приглашения на следующий раз.

Потом Власова рассказала, как в прошлом году приехала на преддипломную практику в железнодорожную школу, как полюбила котельниковских мальчишек и девчонок, особенно Мишу Романова и его семью, и как при распределении попросилась снова в этот степной район…

Что успела сделать за короткое время самостоятельной жизни? Да, наверное, ничего вы-дающегося.

— Ну-ну, — перебила ее Феня, — ты не скромничай. Я уже вам говорила, Дмитрий Ильич, что Наташа организовала военные кружки в школе, зимой наладила сбор теплых вещей, а потом научила всех девочек и ребят вязать варежки и носки.

— Ты еще скажи, что научила их носы утирать платком, а не рукавом, — досадливо сказала Власова, чувствуя, что Феня уж чересчур старается расхвалить свою подругу. — Экая невидаль — кружки, варежки…

— А санитарное дело как поставила, — не унималась Нарбекова. — Теперь в Майоровском любая девчонка может оказать первую медпомощь, а это ведь очень важно, особенно сейчас. Правда, Дмитрий Ильич?

— Конечно. И зря ты, Наташа, скромничаешь, — как-то сразу и незаметно он перешел на «ты» со своей новой знакомой.

— Не зря, — упорствовала Власова. — На моем месте любая учительница-комсомолка поступила бы точно так.

— Не спорю, не спорю, — отшутился Дмитрий. — И тем не менее я доволен, что вы у меня такие обыкновенно-необыкновенные. А то, что ты увлекаешься медициной, так это чертовски здорово. Нам это дело, знаете, как пригодится. Может, раненых придется прятать… Рассказывают — была в наших краях в гражданскую войну бесстрашный фельдшер у Буденного. Она не только перевязки делала, за любую операцию бралась. Сотни конников в строй вернула. Ей боевой орден дали…

Молчавшая до сих пор Неонилла недовольно посмотрела на Покорнова, с минуту о чем-то подумала, а потом грустно проговорила:

— Что ж, мы для того только в подполье остаемся, чтобы за ранеными ходить? Тогда лучше враз в госпиталь оформиться…

— Чудачка ты, Нила, — добродушно улыбнулся Покорное. — Тебе автомат давай, динамит. Будешь эшелоны под откосы пускать и немцев, та-та-та, в упор расстреливать.

Девчата засмеялись. А Неонилла с укоризной поглядела на своего нового вожака, как бы говоря: несерьезный ты человек, товарищ секретарь.

А Дмитрий, как будто не заметил легкой обиды молодой чернобровой красавицы с крепкими сильными руками механизатора, которые, как он правильно понял, тоскуют по какой-то солидной работе, хотя бы по тому же динамиту или по противотанковым минам. Продолжая развивать свою мысль, он сказал:

— Может так случиться, Нила, что просидит кто-то из нас в подполье, как мышка-норушка, и не пискнет, иначе не только себя, но и общее дело завалит…

— Ну, нет, — решительно выпрямилась Алпатова, словно готовясь остановить подводу, спрыгнуть на землю и дальше идти пешком, только бы без этой компании молодых граждан, с которыми она случайно, по недоразумению оказалась вместе. Неонилла не спрыгнула, но категорически отвергла предложение секретаря просидеть мышью всю войну и предупредила, что такое задание не для нее и она по приезду в город пойдет не на бюро подпольного райкома, а к Василь Василичу — партийному руководителю всего подполья — и попросит его дать ей персональное задание.

— Да погоди ты пылить, — спокойно, но твердо прервал ее Дмитрий. — Я пока тебе лично никакого конкретного задания не давал… Я же пока теоретизирую, пытаюсь предугадать возможные варианты нашей будущей работы и жизни…

— Все у тебя получаются варианты какие-то… Ну, мягко говоря, несерьезные, детские, — рубанула Неонилла и все-таки соскочила с подводы. Но свой соскок тут же объяснила — Ноги затекли.

Это, конечно, была неправда. Девчата да и парни не поверили Алпатовой. Ведь она иной раз за рычагами трактора сидит по три-четыре часа. Но никто ничего ей не сказал. Хотя Наташа, Феня и Клава, не говоря уже о Баннове, в душе были на стороне Алпатовой, они не вступали в перепалку, понимая, что Неонилла — кандидат в члены партии и, в случае чего, может пойти в свой райком, где всегда найдет защиту, и никто никогда ее из подполья не отчислит, а они еще зеленая комса, и для них этот рыжий Покорное— царь, бог и воинский начальник. Но это молчание не означало, что они все праздновали труса или держали критический кукиш в кармане. Если бы они были опытными бойцами, если бы они знали, как в действительности складывается судьба подпольщика и она была бы противоположной той, которую пытался нарисовать секретарь подпольного райкома, девчата не побоялись бы высказать все Дмитрию в лицо. Но беда была в том, что ни одна из них нигде никогда не читала воспоминаний подпольщика… Наверное, еще не успели написать… Напишут потом, после войны. Где-то, кто-то обобщит этот колоссальный опыт… и кто-то когда-то на будущее учтет его, примет на вооружение… Но это будет много позже. А сейчас нужно сидеть и терпеливо слушать, о чем говорит товарищ секретарь с подпольной кличкой «Злой». Хотя он вовсе не похож на злюку. И фамилия у него самая смирная. Уж лучше назвали бы его Рыжим. Это точнее и звучит не так обидно. Но, наверное, те, кто давал ему эту кличку, лучше знают Дмитрия. И надо так понимать, что злость его имеет отношение не к сидящим в телеге, а к не-мецко-фашистским оккупантам и их прихлебателям.

Покорное, несмотря на свою молодость, уже обладал определенным опытом работы с людьми, научился по каким-то неприметным деталям улавливать настроение человека. Вот и теперь он почувствовал, что подружки хоть и созерцают молча их дуэль, но все-таки мысленно на стороне Алпатовой, они тоже думают, что их работа в подполье должна сводиться не к отсиживанию, не к выжиданию и даже не к уходуза ранеными, которых они будут скрывать в условленном месте. до поры до времени, а к тому, чтобы денно и нощно громить гитлеровских захватчиков, где бы они ни появились. С чувством досады Дмитрий начал терпеливо разъяснять девушкам, что самое главное в их будущей работе — железная дисциплина, выполнять лишь то, что будет приказано, что всякая партизанщина неминуемо приведет к ненужным жертвам, будет играть на руку врагу.