Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

А когда они вошли в тесную комнату секретаря сельсовета и опустились на старенький дерматиновый диван, Феня сжала руку Власовой и с задушевной благодарностью сказала:

— Спасибо тебе за то, что остановила. Я уже хотела ему плюнуть в морду…

— И теперь мы бы не сидели с тобой здесь, а болтались на виселице, — тихо смеясь, представила их печальное будущее Наталья Леонтьевна.

— А потом меня точно осенило, — хвасталась Феня. — Мы же сможем свободно ходить куда хочешь, смотреть, кого надо предупредить вовремя…

— Тише, Феня, — попросила ее Власова. — Не забывай: болтун — находка для шпиона. И у стен есть уши…

Нарбекова порывисто поднялась и выглянула за дверь. В коридоре было пусто. Лишь из приемной старосты доносились голоса. Она села за стол, достала папки (хорошо, что не успела уничтожить). Здесь были списки всех жителей хуторов, членов сельхозартели, сводки о поставках мяса, молока, хлеба. Инструкции, справки, отчеты.

— Вот что, Феня, — поднялась с места Власова, — нужно уговорить Захарова открыть в хуторе медпункт.

— Так фельдшер убежала еще третьего дня.

— А я для чего? — удивленно спросила Власова. — Даром, что ли, курсы проходила? Ты понимаешь — мою мысль? Хоть какие, но появятся у нас медикаменты, бинты, вата, А главное, я смогу, как и ты, без особого риска ходить по хуторам. Главное, заиметь пропуска. — И вдруг ни с того ни с сего с болью в сердце сказала — Жаль, что Миша ушел с отцом. Был бы у нас с тобой самый верный связник.

— Жаль, — согласилась Феня, но тут же убежденно добавила — Не верю, не может он далеко уйти. Вот поверь моему слову — не сегодня-завтра, но он вернется…

Утром в Харабали приехал начальник Астраханской партизанской школы. Он собрал всех рекомендованных в сельсовете и сказал, что командованию Красной Армии очень нужны сведения о противнике, занявшем южные районы области. А кто лучше местных старожилов может выполнить эту задачу! Но идти в тыл к немцам нужно не завтра и не через неделю, а через три месяца. Собравшиеся недовольно загудели. Их не устраивал такой далекий срок. Они рвались в дело сейчас же.

— Поймите, товарищи, — старался урезонить их Добросердов, — программа сокращена наполовину. Наполовину!

Но и этот довод не убедил собравшихся. Они уверяли старшего политрука, что готовы отправиться в тыл хоть сегодня в ночь.

Слушая их нервозный — нетерпеливый гомон, Добросердов вспомнил свой прием у — генерала. Как и предполагал Алексей Михайлович, в такие горячие дни люди не согласятся сидеть три месяца за партой, далеко от переднего края. Если бы речь шла о тех, кто уже успел повоевать, можно было бы согласиться с их требованием. Но перед ним стояли в основном комсомолята, знающие о войне лишь по книжкам да кинофильмам. Большинство из них никогда в жизни кроме деревянной шашки да такого же нагана другого оружия в руках не держали. Так что кроме горячего преданного сердца нет у этой зеленой братии ничего. А взять вот этих стариков. Тоже, поди, после гражданской не прикасались к боевому оружию. Ну, а что говорить о девчатах, завороженно глядящих на его военную форму. Добросердов тяжко вздохнул и поднял над головой руку, призывая приутихнуть. И когда, внемля ему, собравшиеся замолчали, начальник сказал твердо, чтоб поняли — никаких уступок не будет:

— Я приехал сюда, чтобы лично побеседовать с каждым добровольцем. Лишь после этого вы будете зачислены в школу. И лишь после прохождения полного учебного курса, при условии успешной сдачи экзаменов командование перебросит вас на временно оккупированную территорию в составе партизанских отрядов и диверсионных групп. Таков мой сказ. В школу буду отбирать прежде всего коммунистов и комсомольцев, физически крепких, ну и, само собой, отважных, смелых, до конца преданных делу партии большевиков.

Собравшиеся вновь заговорили все разом, доказывая, что именно о них вел речь начальник и что вовсе не обязательно соблюдать формальность, придерживаться каждого параграфа инструкции; нужно брать в расчет главное — их лютую ненависть к врагу, их беззаветную преданность Родине.

Пришлось снова Добросердову призвать всех к тишине и напомнить, что поступать он будет только так, как сказал, и что престарелым, хворым, несовершеннолетним он советует не отнимать дорогое время ни у себя, ни у него.

Он оглядел еще раз собравшихся, особенно подолгу останавливал свой взгляд на Ломакине, Паршикове и Романовых. Те сразу почувствовали в таком взгляде опасность. И потому, выйдя из комнаты, решили явиться к начальнику вместе.

— В старики записал, — ворчал Пимен Андреевич. Он тронул широкой ладонью седую поросль на щеках и засмеялся.

Зиновий Афиногенович не понял его смеха и еще больше нахмурился.

— Верно подметил старший политрук, — весело заговорил Ломакин. — Поглядите на себя, други. Обросли щетиной хуже арестантов. Айда к цирюльнику. Сейчас помолодеем годков на двадцать.

Теперь уже заулыбались и Романов, и Паршиков. Они еще с гражданской верили в находчивость своего командира.

И, действительно, из парикмахерской они вернулись помолодевшими. Машинка и бритва убрали седину с висков и щек. Наверное, поэтому начальник школы, увидев их, не сразу узнал в молодцеватых кряжистых мужчинах давешних стариков. И только стоящий между ними черноглазый мальчишка с непокорным темным вихром напомнил утренних знакомцев.

— Прошу по одному, — не поднимаясь со стула, предупредил начальник. Но видя, что трое решительно направляются к нему, вышел на середину комнаты и строго скомандовал:

— Стой! Кру-гом!

Но и это не подействовало. Пимен Андреевич вплотную подошел к командиру и спокойно сказал:

— Сынок, дозволь тебе заметить… ты еще под стол пешком ходил, когда мы в первом красногвардейском полку громили контру.

На каменном лице начальника школы слегка дрогнули широкие брови. Уловив этот момент в перемене настроения старшего политрука, Пимен Андреевич добродушно улыбнулся:

— Так-то лучше, — сказал он, — Ты на нас даже голос не подымай. С нами сам Буденный уважительно говорил.

Начальник школы совсем подобрел и протянул руку.

— Добросердов, Алексей Михайлович.

— Пимен Андреич Ломакин… Это мои боевые товарищи Романов и Паршиков. А это сынок Романова, боевой малый.

Добросердов положил руку на плечо Миши.

— Пока я со старшими говорить буду, ты побегай во дворе.

— Так я с ними, — напомнил непонятливому начальнику пионер.

— У меня не детский сад, а военная школа, — все еще улыбаясь, нЪ с жесткими нотами в голосе проговорил Добросердов. Он посмотрел на стариков, ища у них поддержки, но те с интересом следили за поединком.