Олег Бажанов - Олег Бажанов. Избранное

– Завтра мы уезжаем отдыхать. Хочешь, приходи на вокзал, – сказала она и назвала номер поезда.

Наступала череда длинных майских праздников. У вагона я провожал Веру на поезд, идущий на юг. Не хотелось отпускать её. Без неё душа моя мёрзла, а возле неё мне становилось как-то теплее… но её грустные большие зелёные глаза, всегда полные скрытого огня и силы, теперь смотрели робко и беспокойно, будто под ежеминутным страхом чего-то враждебного с моей стороны, и эта странная робость покрывала нежные черты её лица таким унынием, что мне самому становилось не по себе. Я не мог сказать, что читал её дневник и что теперь понимаю её, как никогда. Как не мог сказать и многого другого, что важно было сказать сейчас. Время неумолимо отсчитывало последние минуты перед расставанием. Вера редко поднимала на меня взгляд, казалась скрытной и молчаливой.

Наталья курила в стороне.

– Зачем ты пришёл? – первой нарушила наше обоюдное молчание Вера.

– Проводить… – Я не знал – что ещё сказать? Нужные слова терялись в толпе людей, проходящих мимо. Они бесследно растворялись в этом разноцветном потоке – мои важные нужные слова. Расцвеченный огнями перрон был до предела заряжен какой-то неправильной нервной человеческой суетой. А я ощущал себя будто накрытым ледяным панцирем бесчувствия ко всему происходящему вокруг. Кроме собственного страха и боли в сердце мне не было никакого дела до всех этих людей, не было дела вообще ни до чего на свете – Вера уезжает! Чужая, незнакомая мне Вера.

– Проводил? – бросив на меня поспешный взгляд, она вошла в вагон.

Наталья немного задержалась. Я отдал ей букет цветов, который отказалась взять Вера.

– Я за ней присмотрю, – пообещала она. – А ты отдохни пока и не делай глупостей.

– И вам хорошо отдохнуть! – пожелал я в удалявшуюся спину Натальи.

Пока последний вагон не скрылся за поворотом путей, я стоял на перроне и смотрел вслед уходящему поезду. Он увозил часть меня самого. Мимо всё шли и шли какие-то люди. Им не было никакого дела до одиноко стоящей фигуры, лишь внешне напоминающей человека. Людской поток проносил стук каблуков, обрывки пустых фраз, бесцветные глаза, лица, которые исчезали без следа в глубине платформы. И все они были одинаково серыми и незапоминающимися, как и всё вокруг, ставшее после отъезда Веры серым.

Уезжать всегда гораздо легче, чем оставаться. Тяжело вздохнув, я побрёл, не зная – куда идти. Выйдя на привокзальную площадь, взял такси и поехал домой. Вокруг меня была пустота. Очень ясным желанием было лишь желание застрелиться. Я чувствовал такое отчаянное одиночество, что хотелось разом покончить с ним и с этим, ставшим вдруг чужим, миром. Удерживала лишь мысль, что моя смерть не опечалит никого, кроме мамы, да и просто убьёт её. И если бы не мама, я бы сейчас напился до беспамятства.

Ничто не заполняет душевную пустоту лучше, чем работа. Дома я сел за роман. Текст пошёл, и я засиделся допоздна.

На следующий день с самого утра, накормив маму завтраком и сменив ей бельё, я уже снова сидел за романом. День прошёл в работе над рукописью с перерывами на обед и на мамины процедуры. На улицу я даже не выходил.

Вечером мама попросила меня посидеть с ней. Мы говорили о жизни, о моём детстве, о дедушке с бабушкой, уже давно ушедших из жизни. Воспоминания преображали мамино лицо – оно становилось живым, и из-под бледно-серого тяжёлого налёта пробивался неяркий румянец.

Когда мама была здорова, мы почти не разговаривали с ней на такие темы. А в последний год я узнал много интересного, сидя возле маминой кровати, перелистывая фотоальбомы, которые хранились далеко в шкафах и о которых я почти забыл. На фотографиях молодая мама выходила красивой. И бабушка наша – её мама – тоже была красивой.

– У тебя, наверное, было много поклонников? – поинтересовался я.

– Даже слишком, – попыталась улыбнуться мама.

– А почему ты не вышла замуж?

– Я вышла. Появился ты.

– А потом, когда нас бросил отец?

– Витя, – тяжело вздохнула мама, – давай об этом как-нибудь потом поговорим. Лучше расскажи – о чём твой новый роман?

Мама до своей болезни читала все мои книги ещё на стадии их рождения. И даже помогала мне находить ошибки и неточности. Теперь я мог только пересказывать ей свои произведения или читать отрывки, чтобы услышать оценку или совет.

– Сейчас я пишу о мужчине, который прожил сорок лет в своё удовольствие. И вот он встретил женщину, которую полюбил. Полюбил очень сильно, – сказал я.

– И что будет дальше? – поинтересовалась мама.

– Жизнь покажет, – пожал я плечами.

– Никогда не забывай, что жизнь может быть жестокой. Но ты у меня – молодец… – Мама устало закрыла глаза.

В этот вечер я всё-таки не смог обойтись без коньяка – меня навещали рваные лоскуты никуда не ведущих воспоминаний. Всё, что было когда-то, будто лежало под тусклым слоем серой пыли и происходило не со мной. Бабушка, дедушка, отец, которого я не помнил. Яркими отрывками всплывали воспоминания, связанные с Верой. Под завывание ветра за окном я долго не мог заснуть. Короткая тревожная ночь рвала меня на части чёрно-белыми лоскутами снов. Снились струны гитары с брошенными на них исписанными листками со стихами и аккордами. Чёрная кошка. Птица высоко в небе. Звонкий и почему-то обидный женский смех. Мерцающий экран мобильного телефона и длинные гудки. Четыре серых стены и свинцовая тяжесть потолка. Утром от этих снов в груди осталась неприятная тяжесть.

На третий день майских праздников друзья пригласили меня в сауну. Колька и Мишка свято верили в то, что большую часть жизненных неурядиц можно уладить, пропустив по паре бокалов пива, расслабившись где-нибудь подальше от дома.

После первого принятого бокала Колькины мозги и язык, как обычно, переключились на философскую частоту.

– Как там у вас с Орловой? – спросил он, внимательно разглядывая дно пустой стеклянной кружки.

– Нормально, – пожал плечами я. – Дружим.

– И всё? – Колька посмотрел на меня тем же взглядом, что и в кружку.

– А что? – стараясь казаться искренним, улыбнулся я. – Это классно, когда такая женщина – и друг! Просто обалденно!

Мне не хотелось обсуждать наши отношения с Орловой ни с кем, даже с лучшими друзьями.

– Что-то я раньше не слышал от тебя подобных речей. Баба-друг? – В Колькиных прищуренных глазах вместе с недоверием блеснуло прозрение: – Ты боишься её?

– Почему боюсь?.. – протянул я, отводя свой взгляд от его внимательных глаз. Всё-таки Колька кое в чём был прав.

– Имей ввиду, ты сможешь овладеть крутой бабой лишь тогда, когда сам покажешь себя крутым. Поднажми. Возьми её в первый раз силой. Если же ты в отношениях постоянно включаешь безопасный режим, это не сыграет на пользу. Она тебе не даст.