Аркадий Тигай - Поцелуй бабочки

— Ничего себе!

— А ты думал… А это уже другой день. Между прочим, час ночи.

На улицах ночного Питера знакомый «опель» остановился возле облупленного подъезда, куда Ли нырнула, вернувшись через минуту с двумя тяжелыми сумками. Следом налегке вышел здоровенный детина…

Ехали, дважды останавливаясь у помоечных павильонов. Что-то перегружали, переносили. Под конец детину сменила женщина, которую в кромешной темноте буквально вынесли и уложили в машину. Если бы не редкие стоны, можно было бы подумать, что манекен, настолько безжизненно свисали ее тонкие руки. «Опель» неторопливо выкручивал повороты по ночным улицам.

— Обрати внимание, какие рулады описывает подруга вокруг квартала, — сказал Горшенин. — Знаешь почему?.. Милицейский пост объезжает. Соображаешь?

Подъехав к арке старого дома, Ли отнесла тяжелые сумки в подъезд, потом, убедившись, что на пустынной улице нет лишних глаз, подала знак — из подъезда вышли две темные фигуры, унесли женщину и сгинули. Ли поспешно отвалила на своей лохматке.

— Что в сумках? — спросил я.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — ухмыльнулся Горшенин. — Одно ясно: телка не по «этому делу». — Красноречивый жест руками. Потом остановил видео. — Ну, что думаешь?

Я молчал.

— А хочешь, Коля, раскрутим эту лобуду…

— Тебе зачем?

— Заработаем!.. Подумай, если это наркотрафик или что-нибудь подобное, такую информацию можно хорошо продать федералам. Им бронза в погоны, нам бабло…

Я отрицательно качал головой.

— А можно и самим на китаёзу наехать, если, конечно, твой «клиент» не возражает, — не унимался Горшенин.

— Клиент возражает, — обрубил я. — Мало тебе дали, что ли? Кстати, за эти деньги кино могло быть и посодержательней.

Горшенин скривился, как от лимона.

— Если клиент будет возбухать, скажи, что могу за эти же бабки закинуть ей в квартиру пару лучков, — сказал он.

«Интересно, — подумал я. — Почему бы нет…»

Жучками горшенинские бандиты «нафаршировали» квартиру Ли на следующий день, потратив на всю операцию, вместе со вскрытием двери, двадцать минут.

А ретранслятор я установил собственными руками. Вечером поехал к ее дому, еще раз позвонил, сказал ответчику: «Прости меня, Ли», потом осмотрелся, отсканировал сигналы лучков и весьма удачно запустил ретранслятор в куст шиповника, как раз под ее окном, после чего поехал на встречу с Анжелой, которая все-таки «достала» меня. Добросовестно отскучал на пятиметровом «станке» под стоны моей Барби, чередующиеся жалобами на то, какая я свинья, что не умею ценить преданность настоящих друзей. Под настоящими друзьями подразумевалась, разумеется, она — Анжела.

Глядя на ее шевелящийся рот, подумал: «Куда же исчезают чувства?.. Без следа… Без грусти и сожаления… В какую пропасть». Видимо, подумал вслух, потому что Анжела вдруг прекратила сексуальные стоны и бабские упреки, захлопала своими противоестественно длинными ресницами и заплакала.

Домой вернулся поздно и тотчас бросился к приемнику — что там наша китаяночка? Щелчок тумблера — квартира наполнилась звуками Моцарта, я даже сел от неожиданности… Вот мы, значит, какие непростые. Кто бы мог подумать — китаёза и Моцарт?!

Под божественные звуки подошел к окну и долго пялился в темный двор на привычных уже инвалидов, которые, сцепившись колясками, под фонарем целовались без стеснения и комплексов.

— Ли-и-и!.. — сказал я оконному стеклу. — Что мне делать? Я не могу без тебя жить, — сказал и ужаснулся: — Что за пошлость несу?.. Господи, я ли это?

В зеркале отразилась моя физиономия, не выражающая ничего, кроме боли.

Утром снова включил прослушку. Слышал, как она шлепала босыми ногами по полу, напевая что-то. Как шумел душ, под которым стояла обнаженная Ли. Что-то бухтел телевизор. Потом звуки исчезли, и я услышал свой голос из ответчика: «Прости меня, Ли». Это повторялось несколько раз — Ли слушала мой голос, раз за разом проигрывая фонограмму ответчика. Я лихорадочно набрал ее телефон, слышал свой звонок… Но Ли трубку не взяла, видимо прочитав на телефоне мой номер. Снова защемило в груди — вот, стало быть, как болит душа!

На работе «маршал» на мой «привет» отвернулся и величественно проплыл к себе в кабинет в сопровождении холуев.

— Не оглох, «маршал»?! — прокричал я на весь коридор.

Бобка дернул меня за рукав.

— Не нарывайся…

Вечером в клубе гонял железо до полного изнеможения. Придя домой, без видимой причины «наехал» на Настю. Она только усмехнулась:

— Не очень-то ты выкаблучивайся, Никитич, — сказала она. — Я, что ли, виновата, что тебе девка не дает?

У меня челюсть отвисла.

— Кто мне не дает? Что ты несешь, старая?

Настя презрительно фыркнула и, не удостоив взгляда, ушла.

— Старая дура, — проворчал я, щелкнул тумблером, включая прослушку, и вытянулся на диване, но в квартире Ли было тихо, лишь невнятный шорох сочился из ватной тишины. Я включил усилитель на полную громкость и одеревенел, пораженный громом, — из динамика громко, четко и безобразно реалистично звучали стоны, скрипы и шорохи, природу которых спутать нельзя было ни с чем… В оцепенении я сидел, закрыв глаза и слушая, как биение крови в моих висках заглушает и не может заглушить счастливые стоны Ли. Когда же мой удачливый соперник спросил: «Тебе хорошо?», а Ли в ответ зашептала слова благодарности, а потом голос ее захлебнулся, и я живо вообразил, по какой причине, у меня потемнело в глазах и я завыл, как волк в полнолуние…

Потом, ослепший от ярости, побежал вниз, прыгнул в машину и помчался к ее дому, а когда подъехал, вдруг понял, что не знаю, зачем приехал, и не представляю, что делать дальше.

Тёмное окно, внизу знакомый «опель»…

Я подошел к машине, подхватив с земли ржавый гвоздь и, сжимая его в руке, с силой провел по крылу, двери, стойке… Почти с наслаждением слушал скрежет метала о металл, и… тут раздался окрик охранника. Я огрызнулся и ушел прочь, но охранник попался добросовестный. Он гнался за мной два квартала, свистя и гикая. Пока в глухом проходном дворе, ожесточенный бессмысленной погоней, я не остановился… Тщедушный охранник принял на себя все, что накопилось в моей душе. Вначале отмахивался как умел, потом упал, закрыл лицо руками и только охал от каждого удара.

Через пару дней, после нескольких неудачных попыток объясниться по телефону, я пришел в «Бомбей».

«Надо поговорить и закрыть тему, — решил я. — В конце концов, клиента она вынуждена будет, как минимум, выслушать».

После душа меня обрядили в кимоно и запустили в полутемную комнату, устланную матами. Из динамиков тихо звучало мелодичное изотерическое бульканье. Через минуту в комнату вошла Ли. Увидев меня, на мгновение замерла, потом заулыбалась, уселась передо мной на колени, сказала: «Ложись» — и приступила к работе.