Юрий Мамлеев - Том 2. Последняя комедия. Блуждающее время. Рассказы

Михаил Семёнович проснулся среди ночи. Надя крепко спала, даже чуть-чуть похрюкивала во сне от довольства и чувства безопасности в родной постели. Но Мише не удалось снова заснуть. Он встал и тихонько выбрался на кухню. В окне виднелись бесконечные ряды многоэтажных домов. Москва спала. Два одиноких окна светились во тьме зданий.

«Неужели я так велик? — подумал Гуреев и умилённо застыдился этой мысли. — Ведь это чёрт знает что, — думал он. — Я понимаю, такие гении, как Достоевский и Есенин. Люди сходили с ума, читая их книги. Да, мне рассказывали, что одна девушка знала наизусть весь „Идиот“. Она могла декламировать его — как стихи. Это была нормальная, но удивительная девушка. Просто Достоевский вошёл в её душу, да и память у неё была отличная. А о Есенине — совершенно уникальные случаи… Но ведь здесь-то — явно скучный роман. Предположим, эти Квашевы — сумасшедшие. Но как можно сойти с ума от такой скучной книги, да ещё полюбить её? Тут какая-то тайна, какая-то непостижимость…»

И, улёгшись в постель, он долго не мог заснуть. Наутро страхи и недоумения порассеялись. Поубавилась и тень тайны.

— Скоро Новый год, — провозгласила Надя за завтраком, отведав пирога. — Надо наслаждаться. Давай уже потихоньку отмечать Новый год.

— Нельзя, плохая примета.

— Ну, будем просто праздновать своё бытие, а Новый год — потом.

— Это можно, — согласился Гуреев.

Дня за два до Нового года Михаил вышел за покупками. Но мысль о Квашевых продолжала сверлить его душу, хотя и по-тихому, без скрежета. Неожиданно ему взбрела в голову шальная мысль заглянуть к ним. Подошёл к зловещему стандартному жилому зданию.

«Да я просто позвоню и узнаю, что они есть. Может быть, пискну чего-нибудь и убегу. Бог с ними, с такими персонажами», — подумал он.

Подошёл к заветной двери и стал звонить. Звонил, звонил, но ответа нет. Пусто, тихо за дверью. Вдруг высунулась соседка.

— Вы к Квашевым? — спросила.

Гуреев вздрогнул, услышав фамилию своих персонажей.

— Да.

— Они исчезли.

— Как?!!

— Исчезли — и всё. А два дня, что ли, назад родственники подняли шум. Дверь вскрыли и нашли записку. Я её наизусть помню: «Ждать больше не можем. Мы уехали на тот свет. Вернёмся чрез месяц. Квашевы».

Опустошённый, Гуреев вышел на улицу. Ни о чём не думал, но одна мысль пронзила его: «А вдруг „Жизнь Квашевых“ — великий роман?.. Надо срочно его перечитать».

Курилов Герман Петрович был в своё время хороший советский писатель. И человек тоже хороший. Но со временем романы его перестали читать. Скучные они были, уж такие скучные, что не передать. В конце восьмидесятых его читали только те, которые использовали его книги как средство заснуть. Очень помогало.

Последним усилием воли Курилов одолел в начале девяностых свой новый роман «Весна». Роман по инерции издали. Критики уже давно забыли о существовании Курилова, но тут один из них отозвался: «Роман Курилова „Весна“ адекватно выражает бесконечную скуку и тягомотину повседневной человеческой жизни. Сам роман до того скучен, что непонятно, что это: приём или у автора окончательно иссяк талант. Скука романа и скука жизни, изображённой в нём, накладываются одна на другую, и создаётся совершенно удушливое впечатление от всей книги в целом. Главные „герои“, если можно так выразиться, — Мосев, Синев и Чернин, до того убоги, что не дай Бог увидеть таких в жизни… Но вряд ли такие типы найдутся». Другой критик в общем обзоре книг написал лишь одно: «Роман „Весна“ настолько скучен, что от него веет жутью, не потому, что художественно изображена тупость человеческой жизни, как в рассказах Чехова, нет, роман бездарно написан, но от самого его существования веет жутью». С тех пор имя Курилова в литературе вообще не упоминалось.

Герман Петрович, однако, не унывал. Квартиру свою писательскую стал сдавать, а сам снимал маленькую однокомнатную квартирку на окраине Москвы. Семью распустил и жил в основном растительно. Были у него и особенности. Курилов, к примеру, кукарекал во сне. Любил прогуливаться около помоек. Читать тоже любил, но не вникая в текст. Поэтому читал любые книги, на самые отвлечённые темы. О куроведении, например.

В стране бурлили катаклизмы, а он был доволен. «Мне и умирать не хочется», — часто думал он, гуляя вокруг помоек. Телевизор не включал — мол, «будоражит». Телевизор ему заменяло окно. Нравилось ему смотреть в окно на окружающую жизнь. Зевал при этом, но смотрел.

Летом зато выезжал на дачку. Место глуховатое, километров сто от Москвы. Развлекал себя тем, что играл сам с собою в детские игры, хорошо понимая, что это недостойно его возраста и положения.

Однажды, серым летним днём, Курилов прогуливался по окраинной улочке этого дачного посёлка. Домики были захудалые. И вдруг у забора одной из таких дач он увидел невзрачного, полуседого человека, пристально смотревшего на него. Человечек тихо, но с чувством позвал Курилова:

— Герман Петрович!

Курилов оцепенел. Прямо-таки застыл на одном месте.

К окликнувшему его человеку подошёл другой, опёрся о забор и проговорил:

— Герман Петрович!

Курилов повернулся и тупо уставился на них.

Подошёл третий и произнёс:

— Герман Петрович, это же вы!

Курилов пришёл в себя, подумал: «Наверное, знают по дачному соседству», — и подошёл. «Но ведь моя дача довольно далеко от этого домика», — насторожился Курилов. Но не особенно.

— Вы же Герман Петрович Курилов?

— Да.

— Мы вас приглашаем в гости к себе. Пожалуйста, — хором сказали эти трое, кстати, очень похожие друг на друга.

Курилов решил, что его не убьют, и двинулся вслед за этими пожилыми ребятами. Прошли через прихожую, беспросветно грязную, и оказались в довольно большой комнате. И тут Курилов ахнул так, что опустился на пол. Со всех стен на него смотрели его фотопортреты, то ли из старых газет, то ли ещё Бог весть откуда. Отовсюду на него смотрело собственное лицо. Собственно, портретов было два, остальные — размноженные их копии.

Один из хозяев любовно поднял Курилова с пола за воротник.

— Мы ваши поклонники, Герман Петрович, — с дрожью в голосе сказал поднявший его.

— Хочу представиться. Мосев, — сказал другой.

— Чернин, — произнёс третий.

А тот, кто поднял, прошептал: «Синев», — и они все трое встали в один ряд.

Услышав фамилии персонажей своего романа «Весна», Курилов в душе рванулся было бежать, но опять оцепенел. Все трое, выстроенные в ряд, были действительно странно похожи друг на друга. Чем? Именно какой-то невыразимой обыденностью.

— Куда же вы? Не уходите! — выкликнул Мосев, заметив движение души Курилова сбежать. Не заметить это было невозможно.

— Герман Петрович! Мы вас любим, — сурово проговорил Синев. — Теперь вы от нас никуда не двинетесь. Чернин, усади Самого.