Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— Что напишете-то?

— Что дрожжи да сахар авоськами домой из магазина таскаешь!

— Да пиши, пиши... Я пироги пеку!

— Знаем мы твои пироги! Не с них ли Шутов в петлю полез? Ты хоть марганцовкой пойло-то свое осаживай!

— Не учи ученую!

Не знаю, чем закончилась перебранка, меня заметили, и я смылся. Но Светка с тех пор если и выходила на площадку покурить, то в плотно запахнутом халате, а вскоре она вышла замуж за золотозубого азербайджанца Мурада и, оставив ребенка матери, уехала с ним в Баку. Тимофеич, узнав про это, криво усмехнулся:

— Набалуется и бросит или — еще хуже — продаст в гарем.

— Совсем с ума сошел! — возмутилась Лида. — Какой еще гарем? Там у них в Баку советской власти нет, что ли?

— На Кавказе? Да ее там и не было никогда.

— Ты смотри на заводе такое не ляпни!

— Не учи ученого!

После того обидного случая со мной стали происходить странные вещи: стоило мне увидеть где-нибудь курящую женщину, даже совсем старуху, мое мужское достоинство тут же поднимало голову. Я пролистал все журналы «Здоровье» на этажерке, но объяснения не нашел, а признаться Лиде и пойти с этим в детскую поликлинику — стыдоба. Ну и как теперь с этим жить?

А Светка, похудевшая и заплаканная, вернулась из Баку в общежитие. Трех месяцев не прошло...

7. Угроза человечеству

Закончив исследования своих растущих достоинств, я сбегал на первый этаж. В это время очереди там, слава богу, не бывает: народ на работе. А утром — настоишься. Большинство у нас используют, как выражается бабушка Елизавета Михайловна, «ночную посуду». Кому охота среди ночи тащиться вниз: там холодно, да и дело это небезопасное, как оказалось. Кто-то пошел «до ветра» и столкнулся нос к носу с удавившимся Шутовым, который тихо спросил, как дела на заводе.

Так вот, чуть свет общественность наперегонки спешит вниз, выстраиваясь в очередь, словно в «полуклинике» на сдачу анализов, только в руках держат не майонезные баночки в газетных кульках, а разноцветные эмалированные горшки разной величины. Соседи судачат о пустяках, улыбаются и неловко шутят, стараясь не смотреть друг на друга. Особенно страдает в этой утренней процедуре гордая Галина Терентьевна — главный технолог завода. Свою красную в белый горошек посудину она несет вниз, брезгливо отстранившись, точно ее попросили подержать чужой горшок, а потом забыли забрать.

Вернувшись, я умылся на Маленькой кухне, почистил зубы порошком из круглой коробки с улыбающимся малышом на крышке, а затем приступил к завтраку: вскипятил чайник, сварил яйцо «в мешочек», разбавил горячей водой вчерашнюю заварку, соорудил себе большой бутерброд с маслом и докторской, которую, если нет поблизости родителей, я рублю по-гусарски, тренируя глазомер. Делается это так: берется острый хлебный нож, на доску кладется батон колбасы, а затем с размаху, но прицельно отсекается кусок шириной в один сантиметр. Иногда чуть больше. Первое время мне случалось промахиваться, и Лида возмущалась: кто же это уродует колбасу? Я пожимал плечами, намекая на вредителя Сашку. Но с детсадовца какой спрос?

Пользуясь роскошным одиночеством, я прислонил к графину раскрытую книгу и медленно ел, с наслаждением читая про ойкумену:

«...По знаку фараона все присутствующие покинули балкон. Остались только чати и верховный жрец Ра.

— Ты совершил неслыханные подвиги, — медленно заговорил Хафра, — перешел необозримые пространства, и сердце твое крепче красного камня Врат Юга.

Бурджет склонился лбом к полу, почтительно внимая словам фараона.

— Но ты вернулся с малой добычей, потерял много храбрых воинов и умелых рабов, — продолжал фараон. — Чем же возвеличил ты божественное имя царей Кемт в далеких, посещенных тобой странах?

Бурджет молчал, ему нечего было отвечать...»

Увлекшись чтением, я не сразу заметил, как юркий рыжий таракан нагло пробежал по скатерти в поисках крошек, задержавшись возле четырех гривенников, оставленных мне Лидой на обед, он даже потрогал их усиками, проверяя, видимо, на съедобность.

Совсем обнаглели насекомые!

Значит, пора показать им, кто в доме хозяин. Когда я был совсем маленьким, дед Жоржик научил меня, нахмурившись, стучать кулачком по столу и грозно спрашивать: «Кто в доме хозяин?» Гостей моя выходка приводила в неописуемый восторг, и они требовали повторить. «Ну совсем как пьяный Санятка! — восхищалась бабушка Маня. — Артистом наш Юрик будет, как Шуров и Рыкунин. Точно!»

Сорок копеек на скатерти означали, что Лида, оправдывая обидное прозвище «кулёма», не успела вчера приготовить обед, поэтому я сегодня могу поесть в заводской столовой. О, это дело я люблю! Далеко идти не надо — столовая на первом этаже нашего общежития, только вход с улицы. Очень удобно! Но главное: питаясь в столовой среди трудового народа, чувствуешь себя почти взрослым человеком. Тебя, как равного, спрашивают: «Ну что, борщ есть можно?» А ты, помедлив, отвечаешь: «Можно...»

Рыжий негодяй тем временем приблизился к хлебнице, а это карается смертью. Я попытался придавить бытового мерзавца донышком чашки, но оно оказалось вогнутым, поэтому подлое насекомое избежало верной гибели. Как только я приподнял чашку, негодяй бросился, петляя, наутек и затерялся в свисающих складках скатерти.

Тараканы — это бедствие нашего общежития, они размножаются внизу, в подсобках столовой, и полчищами ползут наверх, к нам в комнаты. Раз в год приходят люди в серых халатах, черных резиновых перчатках и марлевых масках, вроде тех, что у хирургов в кино. Морильщики велят удалить из помещения детей и животных, но аквариум оставить разрешают, накрыв газетами. Потом они, кряхтя, отодвигают от стен мебель, ворчат, что это в их обязанности не входит, и Лида, вздохнув, ищет в сумочке рубль. Затем один морильщик встает у большого продолговатого баллона с надписью «Осторожно — ядохимикаты!» и начинает обеими руками накачивать его насосом, в точности как Фомин — спущенное колесо своей «Победы». А второй водит вдоль плинтусов и под батареями длинной трубкой на резиновом шланге, распыляя, как пульверизатором, жутко вонючую жидкость. Засохнув, она превращается в белесый порошок, который нельзя выметать несколько дней, чтобы насекомые вдоволь наелись отравы. Потом неделю в комнате стоит удушливый химический запах, приходится открывать окна и дверь, устраивая сквозняк, но голова все равно раскалывается.

После травли, несмотря на предосторожности, какая-нибудь рыбка в аквариуме все равно всплывает вверх брюхом. Зато тараканы в самом деле исчезают. На месяц или полтора. Затем все начинается сначала. В общем, сказка про белого бычка. Впрочем, больших, глянцево-черных тараканов, похожих на крупных жуков-плавунцов, удалось-таки извести подчистую. Они исчезли и больше не вернулись. Я даже иногда скучаю по этим домашним насекомым, они по-своему красивы и величавы, как скарабеи Древнего Египта. Но мелкие рыжие — бабушка Маня называет их почему-то прусаками, — судя по всему, неистребимы, как и мыши.