Татьяна Попова - С чего начать? Истории писателей

Ливень скрывал Керсу не только от лагеря книзу, но от отряда на втором уступе. Сквозь шум дождя она едва расслышала тихий свист. Керса подобралась. Ее крысы зашебуршились. Набрав воздуха, наемница свистнула в ответ. Через три удара сердца она прыгнула вниз.

Под землей было темно, хоть глаз коли. Керса на ощупь кралась вдоль стены, держа меч наготове. Тоннель шел под уклон. Неужели все будет так просто? Кто был тем идиотом, который наложил заклятие, не пропускающее мужчин, — ревностным блюстителем приличий? На самом деле Керсе было плевать. Она шла к цели, а крысы делали грязную работу снаружи.

По тоннелю разнесся женский крик. Счастливая мать будущего Воплощения, собственно, становилась матерью.

За очередным поворотом показался желтый свет, слишком ровный для факелов. Тоннель закончился просторной пещерой. Керса замерла на пороге. Четыре основные фигуры исполняли свои роли: Повитуха, Жрица, Алхимик и Летописец. Роженица и старуха не в счет. На секунду Керса задумалась, что в жрецы, алхимики и в летописцы специально набирают женщин для этой церемонии, а вот в стражу — нет.

На каменной плите возвышалась Жрица. Раскинув руки, она нараспев читала что-то неритмичное, нерифмованное и вообще неразборчивое. Белое одеяние ниспадало до самого пола, пряча фигуру в своих складках. Керса решила, что будет проще ее обезглавить.

Снова закричала роженица. По обе стороны от Жрицы, шагах в десяти от нее, устроили два ложа. Одно занимала роженица, в ногах у которой возилась сгорбленная Повитуха. Вокруг суетилась женщина помоложе и бесконечно поправляла одеяла. Должно быть, Алхимик — только они стригли волосы так коротко. В изголовье второго ложа сидела совсем молоденькая девица. Перо так и бегало по свитку у нее на коленях — Летописец увековечивала последние слова умирающего Воплощения.

Вряд ли эти клуши помешают выполнению заказа. Керса сжала рукоять меча и скользнула в пещеру.

Шелк плохо оттирал кровь с клинка. Керса выпустила из пальцев полу одеяния жрицы и села на постамент. Обезглавленное тело лежало на полу. Можно возвращаться. Никаких свидетельств смерти заказчик не требовал, но наемница почему-то медлила. Она только согрелась, а снаружи дождь и ветер. Еще Керса неожиданно заинтересовалась, когда эти клуши ее заметят. Сама Керса не рожала, но подозревала, что роженица сейчас наблюдательностью не отличается. Повитуха тоже занята по уши. А девицы небось первый раз видят и роды, и смерть.

По пещере разнесся детский крик. Сразу после него за спиной раздался срывающийся голос:

— Осторожно, сзади!

Керса бросила взгляд через плечо. Молоденькая Летописец пятилась от наемницы. Запнувшись о ложе умершей, она с размаху шлепнулась на пол.

Вокруг роженицы продолжалась суета — предупреждение слишком тихое. Пока Летописец на полусогнутых пробиралась к своим, Алхимик выпрямилась с кулем в руках и обернулась к постаменту Жрицы. В глазах мелькнули и удивление, и отвращение, и страх.

— Что происходит? — голос Алхимика был неожиданно твердым.

— Уже ничего, — пожала плечами Керса.

— Она ее убила! — проскулила Летописец, юркнув за спину Алхимику.

На руках Алхимика захныкал ребенок. Она машинально качнула разматывающийся сверток.

— Нас тоже будешь… убивать?

Керса оценила твердость характера, так что ответила честно.

— Нет.

Алхимик оглянулась на Повитуху, но та склонилась над роженицей.

— Зачем ты остановила обряд?

— Выполняла заказ, — Керсу позабавило недоумение, мелькнувшее на лице Алхимика. — Мне заплатят только за Жрицу.

— Она была такой… — всхлипнула Летописец. — Кто мог желать ей?

— И сколько стоит разрушить мир? — с вызовом спросила Алхимик.

Керса не удержалась и фыркнула. Любят эти ученые все усложнять. Где смерть Жрицы, а где целый мир!

— Но ведь мы… — по щекам Летописца потекли слезы. — Мы же все погибнем!

— Чего тут? — вклинилась Повитуха. С шарканьем она подошла к Алхимику, вытирая руки ветошью. Керса поморщилась: не могла чистую тряпку взять, вон пыль летит. — Это кто?

— Наемница, — объяснила Алхимик. — Убила Жрицу посреди обряда, а мы ушами прохлопали.

Повитуха смерила Керсу мрачным взглядом.

— Ну и зачем?

Наемница уставилась на тело у своих ног.

— Так получилось, — пробормотала Керса и тут же смутилась. Почему она вообще должна отчитываться? Ей пора на выход. — Бывайте, — наемница соскользнула с постамента.

— А куда ты пойдешь? В рушащийся мир?

Керса остановилась. Ей показалось, что в голосе Алхимика сквозила насмешка.

— Это все сказки. Что мир сломается без Воплощения.

Алхимик заставила себя рассмеяться.

— Деревенщина. Ты хоть знаешь, что наш мир плоский?

Ногти вонзились в ладони. Керса была не из тех, кто легко переносит оскорбления. Алхимик тем временем продолжала:

— Как, по-твоему, вода все время льется через край Диска и не кончается? Почему сам земляной Диск лежит на спинах слонов и не разваливается? Почему он не остывает? Чем дышат несущие нас слоны и черепаха?

— Какое мне дело до этого? — прохрипела Керса. Горло саднило, словно она наелась песка.

— Это надо знать всем, — парировала Алхимик. — Ради этого и существует Воплощение четырех стихий. Благодаря Воплощению наш мир продолжает существовать.

Керса оглядела собравшихся. По лицу Летописца текло столько слез, что рубаха на груди промокла. Повитуха все терла свои пыльные руки. Алхимик не шевелилась, не моргала и даже как будто не дышала.

— Меня это не касается.

— Скажешь это, когда под тобой Диск развалится.

Ребенок на руках Алхимика снова пискнул. Тут Керсу осенило.

— И что, вот эта личинка должна повелевать миром? Сами свои сказки жуйте.

Темнота тоннеля поглотила наемницу.

— Ты не дослушала, — крикнула вслед Алхимик. — Стихия найдет выход! Нам придется держаться вчетвером!

Повитуха потерла руки и в сердцах бросила тряпку.

— Не ори, — одернула она Алхимика. — Лучше скажи, сколько у нас осталось до конца света?

Алхимик пристроила ребенка задремавшей матери.

— Ты пробовала преградить путь волне? — в свою очередь спросила она. — Или не пустить куда-то ветер? Стихии найдут выход, и их не остановит ни убийство Жрицы, ни смерть младенца, ни вообще отсутствие обряда.

— В анналах упоминается несколько случаев, когда ход обряда нарушался, — Летописец тщетно пыталась вытереть слезы. И рубашку, и рукава можно было выжимать. — Но последний случай был почти девятьсот лет назад. Тогда ребенок умер во время родов, других записей об этом не сохранилось.

— Но мир не рухнул? Вот и хорошо, — резюмировала Повитуха. Убедившись, что мать с ребенком ничего не тревожит, она повернулась к двум мертвым телам: — У нас есть дела.