Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

Copyright 2017 © by Maxim D. Shrayer. All rights reserved.

Individual works copyright 1992–2017 © by Maxim D. Shrayer. All rights reserved.

Translations copyright 1992–2017 © by Maxim D. Shrayer and translators. All rights reserved.

© «Книжники», издание, оформление, 2017.

Автор благодарен Давиду Шраеру-Петрову и Эмилии Шраер за прекрасные переводы, Екатерине Царапкиной и Максиму Мусселю за ценные замечания по рукописи. Автор выражает свою признательность редакторам журналов, альманахов и порталов, антологий и издательств, в которых публиковались эти рассказы – в оригинале и в переводах. Список изданий, в которых ранее печатались вошедшие в книгу рассказы, приводится в конце. Автор благодарит Боруха Горина, Андрея Бондаренко, Елену Калло, Александра Карина, Светлану Львову, Якова Ратнера, Викторию Рябцеву, Ольгу Степанову, Фаину Чернышеву за внимание к рукописи и работу над книгой.

Рассказы, опубликованные здесь, – художественные произведения. Имена, герои, места, обстоятельства и события, описываемые в них, являются продуктами творческого вымысла автора или же используются им в художественных целях. Все совпадения с реальными лицами и событиями случайны.

Переводы эпиграфов с английского на русский выполнены автором.

Я уехал из России в начале июня 1987 года и с тех пор вот уже тридцать лет живу в США, в Новой Англии, за что и благодарен судьбе, мудрости моих родителей и пароксизмам советской истории.

Из десяти рассказов, собранных в этой книге, восемь вошли в мой сборник рассказов «Yom Kippur in Amsterdam» (2007). Рассказы «На острове Сааремаа» и «Ахлабустин, или Русские в Пунта-Кане» были написаны и опубликованы уже после выхода этой книги – в 2014–2015 годах.

Семь рассказов из десяти, вошедших в эту книгу, изначально написаны по-английски и опубликованы в американских и британских журналах и антологиях. Из них три рассказа печатаются здесь в моих собственных переводах-переложениях, а четыре – в авторизованных переводах моих родителей, Эмилии Шраер и Давида Шраера-Петрова.

Пожалуй, в большей мере, чем семь рассказов, сочиненных на английском и переведенных на русский, остальные три – «Прошлым летом в Биаррице…», «Лошадиные угодья» и «Посмертная любовь» – отражают историю моего сегодняшнего, пусть несовершенного, двуязычия. Ранние варианты этих трех рассказов были написаны по-русски в те годы, которые последовали за эмиграцией из России. В них запечатлен процесс постепенного перехода к сочинению прозы преимущественно на английском. Рассказы эти были сначала опубликованы в русскоязычных эмигрантских журналах в 1990-е годы. Вернувшись к этим текстам в конце 1990-х – начале 2000-х и решив перевести их на английский, я обнаружил, что, обретая свои новые, англоязычные обличья, рассказы на глазах преображаются. Происходила не только словесная и стилистическая перекалибровка, но и нечто большее. Это нечто большее, ставшее для меня источником недоумения и радости, означало не просто самоперевод, но и самокоррекцию, самопереосмысление. Получались не переводы, а, по сути, другие тексты с иными названиями и иной внутренней динамикой. В середину рассказа «The Afterlove» («Посмертная любовь»), опубликованного по-английски в «Kenyon Review», был внедрен кусок в полторы тысячи слов, по-иному раскрывающий целый пласт прошлого главных героев, – тот пласт, на который в русском пратексте только намекается.

Уже обретя второе русскоязычное дыхание в 2013 – 2014 годах, после публикации моих книг «В ожидании Америки» и «Бунин и Набоков. История соперничества» в России, я в третий раз обратился к текстам рассказов, включенных в эту книгу. В это же время были переведены рассказы «Воскресная прогулка», «Ахлабустин, или Русские в Пунта-Кане», «На острове Сааремаа», «Исчезновение Залмана» и «Ловля форели в Вирджинии», первые три – мною самим, а последние два – моими родителями при моем участии. И, конечно же, готовя к публикации и реанимируя рассказы, которые были изначально написаны на русском языке, я не мог не дополнить их, ориентируясь на более поздние, более совершенные англоязычные варианты.

Быть может, такого рода двойные (или тройные) метаморфозы вернее называть не двуязычным, а именно трансъязычным, межъязычным (или же междуязычным) бытием сочинителя-иммигранта.

Сентябрьским туманным днем Джейкоб Глаз вышел из самолета, прилетевшего в Скипхол из Ниццы, и решил перекусить, прежде чем отправиться электричкой в Амстердам. Хотя было только два часа пополудни, Джейк заранее беспокоился, что не успеет плотно поужинать до наступления заката. Был канун Судного дня. Единственной причиной для его остановки в Амстердаме было желание избежать покаяния на борту самолета, летящего над бездонным океаном. Джейкоб (Джейк) Глаз, которого прежде, в России, звали Яша Глазман, был не в восторге от того, что ему предстоит на два дня позже вернуться домой в Балтимор, где он возглавлял филиал международной туристической компании. Но что было делать! Йом Кипур, Судный день, был, пожалуй, единственным еврейским праздником, который он соблюдал с религиозным рвением.

Поглощая второй бутерброд с голландской селедкой, вкус которой ностальгически напоминал семгу из его советского детства, и запивая бутерброд пивом «Гролш», Джейк снова и снова прокручивал в голове весь свой отпуск в Ницце: по утрам пляж и прогулка по набережной, а по вечерам – рулетка в Монте-Карло. Как-то раз, во время одной из поездок на выходные в Аннаполис, они с Эрин задумали провести часть сентября на Ривьере. Трепещущие флаги над гаванью, устрицы и голубые крабы, курсанты в небесно-голубой форме, яхты на горизонте… Атрибуты лета на побережье возбуждали в Джейке желание отдохнуть в бархатный сезон на Ривьере, когда средиземноморская жара спадает, а французские отпускники возвращаются домой после традиционной августовской передышки.

– Джейки, милый, – сказала ему Эрин своим игривым голосом, которому была неведома ирония. – Ты, кажется, читал недавно что-то про Ниццу? Рассказ господина Чехова? Или это был господин Набоков?

Их роман продолжался почти два года, и Джейк любил Эрин, не переставая поражаться ее беспредельной непринужденности. Она казалась ему классической американкой – улыбчивая и легкая в общении, с веснушчатым точеным лицом, выдававшим союз немецких и ирландских кровей, вся сотканная из длинных ног и маленькой груди, из кроссовок, джинсов и свитеров крупной вязки.