Ричард Руссо - Шансы есть…

Выехав из Вудз-Хоула, они миновали полпобережья Мэна, и Атлантика всегда оставалась у них по правую руку, иногда всего в сотне ярдов, а потом на час или больше исчезала из виду совсем. Когда он заметил, что в Канаду есть дороги и попрямее, она сказала:

— Твои поездки напрямик уже в прошлом.

Это заявление он счел метафорическим, хотя смысл его от него ускользал. Она обещала ответить на вопрос, который он задал ей еще в Вудз-Хоуле («Что мы делаем?»), равно как и на тучу других, не дававших ему покоя с тех пор («А не стоит ли позвонить твоим родителям, чтоб не волновались? Разве не нужно сообщить Вансу, что свадьбы не будет? А что делать с Линкольном и Тедди? Почему такая секретность во всем?»). Но все вопросы до единого пока что оставались без ответа. Казалось, что-то не дает ей покоя, но вытянуть из нее удалось лишь, что он все поймет во благовременье.

— Когда б это я успел побывать в Бар-Харборе? — фыркнул в ответ он.

Она пожала плечами:

— Не знаю. Когда родители тебя с собой в отпуск брали в детстве?

— Мы ездили на озеро.

— Какое озеро?

— Видишь ли, в чем дело, бедненькая богатенькая девочка. В детстве я считал, что существует лишь одно озеро. И мы туда ездили в августе на неделю. Иногда на две, если денег хватало. Там проводили отпуска все, кто жил у нас в районе.

Глядя на него, она прищурилась.

— Значит… когда ездили в отпуск, вы там видели тех же людей, что и весь остальной год? На той улице, где ты живешь?

— «Люди пялятся, — проблеял Мики, — ну и пусть глядят… Я нигде больше на свете не хочу стоять…» [64] Строка из песни композитора Фредерика Лоу на слова поэта Аллана Джея Лёрнера On the Street Where You Live из бродвейского мюзикла «Моя прекрасная леди» (1956) по мотивам пьесы Джорджа Бернарда Шоу «Пигмалион» (1913).

Сколько времени должно пройти, чтобы она поняла, спросил он себя, эту штуку , его жизнь до Минервы, которую он вечно старался объяснить, и ему это никогда не удавалось. Даже Тедди и Линкольн — при том, что ни тот ни другой не купались в деньгах, хоть семья Линкольна и была довольно зажиточна, — казалось, с трудом понимали, почему он так упрямо цеплялся за некоторые представления. Никак не верили, к примеру, когда он по собственной воле предпочел остаться на кухне и драить там кастрюли, когда мог бы стать лицевым и рассекать по столовой. Ну как объяснить им «Акрополь» — забегаловку в Уэст-Хейвене и его первую настоящую работу, ну да, он драил там кастрюли, — где хозяин Нестор платил ему под столом? Всего несколько часов после школы и еще несколько на выходных. Каждый день на длинной сушилке его ждала гора котлов и сковородок — грязная корка засыхала на них с обеда. Следующие два часа он медленно отмывал их по одной, воображая, как будет ощущаться у него на плече ремень «Фендера-Стратокастера», на который он давно уже положил глаз, а под мозолистыми пальцами — лады на изящном грифе. Сознавая, что родители не одобрят его работу после школы, когда он вроде бы должен заниматься, чтобы оценки были выше, он сказал им, что записался в учебную группу Организации католической молодежи, — а такая ложь, предполагал он, на небо его не протащит. Но тогда еще старик с подозрением относился ко всему, что вылетало из уст сына, и однажды, закончив работу в кухне, Мики обнаружил Майкла-старшего у стойки заведения — тот ел чизкейк. Показал на пустовавший табурет рядом, и Мики примостился на нем.

— Газировки хочешь? — спросил отец. — Какой-то ты весь потный. — Когда принесли колу, отец спросил: — Ну и ради чего все это?

— Ради гитары, — признался Мики.

— У тебя же есть гитара.

— Эта лучше.

Глаза отца сузились. Опасная почва.

— Та, что мы тебе подарили на Рождество, недостаточно хороша тебе? (Немарочная «НуТоун» [65] NuTone (с 1936) — американская компания, производившая преимущественно бытовые электроприборы. с гнутым грифом и торчащими ладами, она жужжала и гавкала.)

— Считай ее… инструментом, — пояснил Мики, довольный тем, что нащупал аналогию, которую его старик в состоянии понять. «Любой мастак под стать своему инструменту» было одним из его любимых присловий.

— Ладно, — произнес отец, как бы не против пока что и уступить, — только тут вот еще что.

— Что тут еще?

— Ты солгал матери.

Вот в этом весь его отец. Стоило Мики попасться на чем-то таком, что ему делать не следовало, он неизменно подводил свою мать, а не разочаровывал их обоих. Как будто отец давно уже списал его со всех собственных счетов как пропащего.

— Ты говорил, что ходишь куда-то заниматься или еще какую-то хрень. Извините, — добавил он, потому что как раз в этот миг возникла официантка подлить ему горячего кофе.

— А ты маме расскажешь про этот чизкейк? — спросил Мики.

Потому что при последнем визите отца к врачу у него обнаружилось не только высокое давление, но и повышенный уровень сахара. Поскольку ему велели сбросить вес, сладости в его рацион больше не входили — только утром в воскресенье, когда отправлялись на особую прогулку на Вустер-стрит за итальянской выпечкой.

Отец воззвал к официантке, которая и сама смахивала на диабетичку:

— Уму непостижимо, до чего этот пацан языкастый, а?

— Нынче вся молодежь такова, — ответила та, подмигнув Мики.

— Его язык до добра уж точно не доведет, — произнес отец, шлепнув по стойке двадцаткой.

Уже сев в машину, Мики спросил:

— Так можно мне на работе остаться?

— Пока да, — ответил отец, — при условии, что мать согласится. Нестор к тебе хорошо относится?

— Ага, годится.

— Вот и пусть. У меня в багажнике кусок пластиковой трубы, который ему в ухо войдет идеально. Тебе работа-то нравится? Я только потому спрашиваю, что дома ты, по-моему, ни тарелки не вымыл.

Мики начал было отрицать: мол, мытье кастрюль — не самоцель, но тут же понял, что это не совсем так. Да, поначалу созерцать эту гору посуды всегда страшновато — когда он только входит в кухню, но ему на самом деле даже нравилось справляться с ними по очереди в своем собственном темпе, а ощущение, возникавшее, когда заканчивал, он любил еще больше: выполнил задачу, пусть даже она бессмысленна, а сам после нее остаешься вонять кухонной тряпкой, которую мариновали в топленом сале.

— Да ничего вроде.

— Хорошо, — сказал отец. — Даже слышать не хочу, что ты работаешь спустя рукава. Эта пластиковая труба и к твоему уху приспособится, капиш ? [66] Понятно? ( искаж. ит .)

Вот чего Линкольн и Тедди — что уж там о Джейси говорить, — казалось, никак не могли взять в толк. Они подозревали, что он не вылезает из кухни потому, что у него зуб на богатых девчонок и ему не нравится с ними любезничать. А ему просто нравилось на кухне. Поварихи напоминали ему материных подруг в Уэст-Хейвене, и по душе были даже длинная сушилка из нержавейки, промышленной мощности распылитель над мойкой и вечная духота — все это возвращало его в «Акрополь» и вновь будило восторг того первого «Стратокастера», что он купил на заработанные там деньги. Кухня корпуса «Тета» немного напоминала Мики церковь — вернее, то, как он церковь воображал, но она такой никогда не бывала — по крайней мере, для него. В Минерве ему нравилось, но, в отличие от Линкольна и Тедди, он так и не уверился в том, что ему здесь место. Конечно, тут лучше , чем в Уэст-Хейвене, но это же не значит, что Минерву нужно любить. Кроме того, он начинал постепенно соображать, что величие его отца — причина, почему на этого человека стоило равняться, — состоит в способности любить то, что ему дадено, что сунули ему в руки, что волей-неволей оставалось только принять.