Жоржи Амаду - Пастыри ночи

Огун, как сумасшедший, понесся по Баии в поисках кого-нибудь из сыновей, в которого он мог бы воплотиться и поставить все на свое место: прогнать Эшу и крестить мальчика. Дочери, правда, ему попадались, но ему был нужен мужчина. В отчаянии бродил он по городу, в то время как Эшу бесчинствовал в трамвае. И только что на площади Огун наблюдал нелепые выходки Эшу. Он видел, как тот обманул всех, усыпил бдительность Дониньи, почтительно подняв Вевеву с земли.

С величайшим волнением он вошел в церковь вслед за Эшу, хотел разоблачить его, поскорее выставить, но как это было сделать, если здесь не было ни одного из его коней, ни одного молодца, на котором он мог бы скакать?

Огун кружил по храму, когда падре начал задавать свои вопросы. И, поглядев на священника, вдруг узнал его: это был его сын Антонио, родившийся от Жозефы, дочери Омолу, внук Ожуаруа, жреца Шанго. В него он может воплотиться, он и станет его конем. Святой отец в сутане — его сын. К тому же не было иного выхода, и Огун проник в голову падре Гомеса.

Твердой рукой он дал Эшу пару пощечин, чтобы тот научился вести себя. Лицо Артура да Гимы покраснело от оплеух, а Эшу понял, что явился его брат и его проделкам настал конец. Хватит, он и так поозорничал, отомстил за то, что ему не дали курицы. Торопливо покинув Артура, он в последний раз расхохотался, а затем спрятался за алтарем святого Бенедикта.

Огун так же стремительно покинул падре и воплотился в своего знакомого коня, то есть в Артура да Гиму, на котором и должен был прибыть в церковь, если бы не впутался Эшу. Все произошло так быстро, что заметили это только самые осведомленные люди. Этнограф Баррейрос, например, видел лишь, как падре награждает Артура да Гиму пощечинами, решив, видимо, что тот пьян. «Крестины не состоятся, — подумал он. — Падре сейчас выгонит крестного…»

Однако падре быстро пришел в себя. Как ни в чем не бывало, он открыл глаза и заявил:

— У меня что-то закружилась голова…

— Стакан воды? — предложил обеспокоенный Иносенсио.

— Не надо. Уже прошло.

И, повернувшись к крестному, еще раз спросил:

— Как, стало быть, твое имя?

Неужели этот человек был только что пьян? Сейчас он твердо стоял на ногах, держался совершенно прямо и даже браво.

— Антонио де Огун, — ответил он с улыбкой.

Падре взял в руки священный елей.

Позднее в ризнице, когда падре по окончании крестин подписывал метрику, он поздравил отца, крестную мать и старую прабабушку. А когда дошла очередь до крестного, Огун приблизился пританцовывая и трижды обнял падре Гомеса. Неважно, что падре не знает того, что он сын воинственного Огуна, бога железа, стали и заряженного оружия. Огун привлек его к своей груди и прижался щекой к щеке падре — своего любимого и достойного сына.

Так прошли крестины сына Массу. Много возникло трудностей, но все они были преодолены, прежде всего с помощью Жезуино Бешеного Петуха, затем матери Дониньи и, наконец, самого Огуна.

В доме негра и повсюду в Баии событие это было отмечено с большой пышностью, танцы продолжались до утра. Только на площади Позорного Столба Бешеный Петух насчитал более пятидесяти танцующих огунов, которые явились, чтобы отпраздновать крестины сына Массу и Бенедиты.

Укрывшись в алтаре святого Бенедикта, Эшу еще некоторое время хихикал, вспоминая свои проказы. Потом заснул, и спящий очень напоминал мальчика, ничем не отличающегося от других: если бы вы видели его таким, никогда бы не подумали, что это божество дорог и путников, настолько строптивое и коварное, что его отождествляют с дьяволом.

Вот как Массу стал кумом Огуна, и это сделало его еще более авторитетным и достойным уважения. Однако он продолжал оставаться все тем же добрым негром, который жил со своей столетней бабкой и с сынишкой.

Многие потом приглашали разных богов быть крестными их детей. Особенно большим спросом пользовались Ошала, Шанго, Ошосси и Омолу, а также Йеманжа, Ошума [51], Янсан и Эуа. Ошумарэ же, который одновременно и мужчина и женщина, приглашали быть сразу крестным и крестной. Однако ни одно божество не дало своего согласия, возможно опасаясь проделок Эшу. Поэтому и по сей день только негру Массу удалось стать кумом бога Огуна.

Захват холма

Мата-Гато,

или

друзья народа

Мы не станем подразделять их на подлецов и героев — да разве можем мы, подозрительные бродяги с рыночного холма, судить о делах, выходящих за пределы нашего разумения? Захват земель Мата-Гато вызвал шумиху в газетах, правительственная партия и оппозиционеры поносили друг друга, восхваляя лишь себя и стремясь извлечь, наибольшую выгоду из этой истории. С самого начала, еще до того, как произошло вторжение, никто, казалось, не противостоял захватчикам, никто не выступал против, них, а у некоторых, например у депутата от оппозиционной партии Рамоса да Куньи и журналиста Галуба, взявших их сторону, были серьезные неприятности.

Мы не суд, и никого не обвиняем, но никто не пытался установить виновного или виновных в смерти Жезуино Бешеного Петуха — слишком все были заняты тем, чтобы достойно почтить его память, Однако мы не примем участия в хоре похвал губернатору и оппозиционерам, владельцу этих участков — старому испанцу Пепе Два Фунта, он же Хосе Перес, владелец нескольких пекарен, скотоводческих ферм и крупных земельных участков, а также доходных домов. Его превозносил в своих стихах Куика как человека великодушного и благородного, способного пожертвовать своими интересами ради блага народа. Можете себе представить?! Изрядную сумму, должно быть, получил поэт, в общем неплохой парень, ничего против него не скажешь, только всегда он готов расхвалить или изругать кого угодно, если ему кинут монетку. А ему, бедняге, обремененному огромной семьей, нужно зарабатывать на жизнь. И мог он это делать, исключительно прибегая к помощи своего интеллекта. Он писал истории в стихах, некоторые из них получались удачными, сам набирал и печатал свои творения, рисовал обложки и торговал книжками на рынке и в порту, выкрикивая названия и расхваливая их достоинства.

Итак, он превозносил испанца Пепе Два Фунта, забыв упомянуть, почему тот получил свое прозвище, а получил он его благодаря килограммовым гирям в своих магазинах и булочных, в которых на самом деле было всего восемьсот граммов и которые положили начало его богатству. Еще Куика превозносил губернатора, вице-губернатора, депутатов и муниципальных советников, всю прессу, и в частности бесстрашного репортера Галуба: