Денис Драгунский - Богач и его актер

Дирк погасил свет в прихожей, еще раз прошелся по комнате, раздернул занавески и увидел балконную дверь, правда, очень узкую. Балкончик тоже был маленький, узкий и асимметричный, сначала широкий, а потом сужающийся практически до нуля. Но постоять можно, можно даже вдвоем постоять, подышать воздухом перед сном, особенно если ты приехал с женщиной. Мысль о женщине снова задела его. Не сама мысль, а то, что он вспомнил о женщине в первый раз, наверное, за последние три года, если не за пять лет. «Ну ладно, глупости это все», — решил Дирк, отступил с балкона назад, прикрыл узенькую дверь и стал ходить по комнате, произнося в уме банальную фразу: «Что это я хожу, как голодный тигр в клетке?» А ведь он на самом деле был голоден. Он присел к письменному столу и стал листать большую кожаную папку. Вот и меню. Вот это да! Оказывается, тут есть главный ресторан, который так и назывался «Ресторан „Гранд-отель“», с тремя залами, и еще один, рыбный, в отдельном домике, на берегу, совсем у воды. Не вставая со стула, Дирк покосился налево: да, действительно, вблизи мостика, перекинутого через протоку, стоит длинное низкое зданьице с черепичной крышей. Блюда в меню были какие-то скучные. То же, что всегда и везде: стейк из говядины, стейк из лосося, лосось сырокопченый, говядина сырая в виде карпаччо и что-то еще в таком же роде. Разумеется, какие-то изыски типа оленины, лангустов, устриц — дальше он читать не стал: только живот подводит все сильнее и сильнее с каждой строчкой. Но обратил внимание, что цены совсем какие-то нереальные. Даже в столице в дорогом ресторане по цене одного здешнего блюда можно было плотно пообедать чуть ли не вдвоем. Особенно злило то, что под каждым блюдом указывалось рекомендованное вино. И цена за 15 центилитров, то есть за 150 граммов, — ой-ой-ой. Он встал, в раздражении захлопнул кожаную папку, взял со столика ключ.

Быстрым шагом пробежал по коридору, махнул рукой девочке на рецепции, вышел наружу, но не к воде, а с тыльной стороны. Огляделся.

Двухэтажные домики, маленькие и длинные. Жилые, судя по всему. Тридцать лет назад их здесь не было. Наверное, их построили для тех служащих, которым трудновато каждый день по утрам ездить сюда из города и вечером возвращаться назад.

У тротуаров стояли дешевые машинки, в окнах виднелась — кое-где были раздвинуты занавески — скромная обстановка. Белые матовые фонарики под потолком, кухонные шкафчики, пестрые картинки на стенах. Мещанский уют рабочего класса. В нос ему шибанул резкий и вкусный азиатский запах. В следующем домике, в первом этаже, было что-то вроде китайского ресторана. На вывеске — большой красный иероглиф. «Даже интересно, что он значит?» — подумал Дирк. Может, ничего не значит, кроме того, что ресторан китайский. Он вспомнил, как читал в городской газете смешную историю о девочке, которая увлеклась восточными практиками и сделала на спине татуировку из китайских иероглифов. А потом на пляже ее увидели настоящие китайцы и долго смеялись, потому что там было написано: «Стирать отдельно: линяет». Эти жулики в татуировочной мастерской просто срисовали иероглифы с этикетки на китайской кофточке. Смешная история не отвлекла его от голода.

Он подошел ближе. В окне видно было, что за прилавком стоит совсем даже не китаец и точно такой же не китаец тряпкой протирает стол. Увидев Дирка, они замахали руками — заходи, мол! Дирк коротко поклонился, отрицательно помотал головой, повернулся и пошел прочь, на ходу думая: «А может быть, плюнуть на все? Наверное, в этом китайском ресторане еда стоит сущие копейки. Съесть тарелку какого-нибудь вока или лапши с курятиной. Денег должно хватить, а возвращаться назад — ну хорошо, сесть в поезд как ни в чем не бывало, а кондуктору предъявить свою пенсионерскую карточку, притвориться старым дураком, который думал, что электрички тоже бесплатные, как и городское метро, а денег с собой не взял». «Ну что, в полицию меня поведете, молодой человек?» Конечно, кондуктор бы махнул рукой, может, даже сказал что-нибудь ободряющее: «Ничего, сударь» или фамильярно: «Ладно, дедушка, езжайте», но вдруг от самой мысли об этом стало ужасно стыдно и вспомнилось, как еще не так давно, каких-то четверть века, нет, каких-то двадцать лет назад, он щедро давал на чай официантам, гардеробщикам в ресторане и даже швейцару, который открывал перед ним входную дверь, не говоря уж о шоферах такси.

Господи, куда все это делось?

Конечно, думал Дирк фон Зандов, я могу проследить это день за днем. Да, да, у меня есть дневники. Когда я стал знаменитым, я был уверен, что их опубликуют после моей смерти или даже при жизни. Дневники и воспоминания: фестивали, приемы, новые роли, встречи со знаменитостями. Писал подробно, и, наверное, если дома засесть за это дело как следует, можно проследить, как это все исчезало. Поймать момент, когда я должен был остановиться, оглянуться и сказать: «Дирк, голубчик, погоди, происходит что-то не то. Еще месяц назад ты записывал шестьдесят восемь телефонных звонков в неделю. Корреспонденты, продюсеры, режиссеры, фотографы из модных журналов, внезапно появившиеся друзья детства, секретари важных политических персон и так далее и тому подобное, а потом звонков вдруг стало пятьдесят четыре, потом — сорок два, тридцать один, восемнадцать, а на прошедшей неделе всего девять, хоть график черти. По звонку в день, и только в среду и четверг по два. Дирк, остановись, подумай, посоветуйся. Не пойти ли тебе к специалисту? Есть аналитики, терапевты, тренеры, мало ли кто, но в любом случае, разве ты не понимаешь, что происходит катастрофа — ты перестаешь быть интересен».

«Но я обманывал сам себя! — воскликнул Дирк в уме. — Я говорил: „Ничего, бывает, сезонное колебание спроса, странное совпадение. Кто-то уехал, кто-то захворал, ушел в отставку или резко сменил жизненный курс, кто-то разлюбил меня, наконец, но просто так совпало. Бывает, бывает, ничего“. По дневникам, — думал Дирк фон Зандов, — я мог бы проследить день за днем и выяснить, что, к примеру, 14 сентября 1994 года я прошел, как говорят военные летчики, точку невозврата. И даже понял бы, что где-нибудь в 1989 году катастрофа уже была близка, пули пробили крылья и фюзеляж, ветер враждебно свистел в ранах моего самолета, из бензобака текло, но еще была возможность вернуться на родной аэродром, спасти ситуацию! Доложить командиру эскадрильи, получить новый самолет и с новыми силами — вперед, на врага. Больше того, — растравлял себя Дирк фон Зандов, — если точка невозврата была пройдена в 1994 году, это же еще не означает гибель летчика. Еще есть какое-то время, чтобы выпрыгнуть с парашютом из простреленной машины, пока она не взорвалась вместе со мной, но потом лесами, горами и озерами, ночуя в заброшенных охотничьих избушках, все-таки добрести до своих. Да пусть хоть в плен попасть к врагу, но все равно выжить. И дождаться либо победы наших, либо милости победителя — и в конце концов все равно оказаться дома. А я все летел и летел на дымящемся самолете до тех пор, пока не врезался в никому не ведомую каменистую гряду. Остался жив, но сил дойти назад уже нет. Жрать, извините, нечего. Потому что неприкосновенный запас — та самая шоколадка, пачка галет и фляжечка с коньяком из незабвенного ранца производства Ханса Якоб-сена — уже съеден. Нет его больше».