Денис Драгунский - Богач и его актер

Этот дом начинал строить еще отец Хенрика, то есть дед Ханса, а Хенрик только достроил. Дом солидный, комфортабельный, богатый, даже красивый негромкой и коренастой северной красотой, но ни капли не похожий на жилище современного миллиардера. И эту оговорку мы сделали специально, чтобы придирчивый читатель не подумал, что мы путаемся в показаниях и приписываем нашим героям мысли, которых они вовсе не думали, или какие-то существенные ошибки.

В поместье Якобсена было все очень удобно, но как-то скуповато. Дирк никак не мог забыть, что на стол как-то раз подали два пирожка с мясом и два яблока. Для хозяина и для гостя. Никаких ваз с фруктами и тарелок с обильной закуской. А когда однажды, беседуя с гостем в своем кабинете после обеда, Ханс Якобсен спросил Дирка: «Не желаете ли коньячку?» — и Дирк ответил: «Не откажусь», то богач Якобсен собственной персоной прошествовал в соседнюю комнату (кажется, это была гостиная) и вскоре вернулся, неся в руках, да, представьте себе, в руках, в собственных руках, которыми он подписывал миллиардные контракты, в которых он держал, как бестрепетный возничий, вожжи своей корпорации, — вот в этих самых руках он принес Дирку небольшую зеленую рюмку, до половины налитую светло-коричневой жидкостью.

— Изволите ли видеть, любимая рюмка покойного папеньки, — сказал Якобсен, подсмеиваясь неизвестно над чем, и передал ее Дирку из рук в руки, из пальцев в пальцы. — Венецианское стекло, настоящее муранское. Восемнадцатый, кажется, век.

Дирк едва сдержался, чтобы не засмеяться.

Он почему-то представил себе, что в ответ на согласие выпить коньяку хозяин щелкнет пальцами, или позвонит в колокольчик, или крикнет «Эй, Джон!», и войдет эдакий английский дворецкий, или, ну хорошо, миленькая голубоглазая девушка с косицей, не надо нам никакого Джона, мы патриоты. Хозяин прикажет: «Коньяк для моего гостя», — и через две минуты слуга или служанка вкатит в кабинет столик на колесиках, на котором будет стоять графин с каким-нибудь драгоценным, пятидесятилетней выдержки напитком, два коньячных бокала, а также тарелка с разнообразной закуской — тут тебе лимонные дольки, тут тебе анчоус на кусочках поджаренного хлеба, тут тебе еще что-нибудь, чему даже названия нет в памяти обычных, небогатых людей.

Но, как говорят дети, фигушки с маслицем. Примерно полторы унции коньяка в тусклой зеленой рюмочке. Дирк пригубил. Это оказалось весьма заурядное бренди. Уж конечно, никакими драгоценными французскими бочками и не пахло. Якобсен был просто-напросто скуп и поэтому, наверное, так внимателен не только к своим деньгам, но и к чужим.

— Понятия не имею, откуда этот русский режиссер такой богатый, — повторял Якобсен в десятый, в сотый раз. — Либкин ладно, у Либкина концерты, у Либкина диски, у Либкина дирижирование разными оркестрами. Хотя не могу понять эту жадность. Ты скрипач или дирижер? Скрипач — скрипи, дирижер — палочкой маши, всех денег не заработаешь.

Дирк почтительно возразил, рассказав, что один знаменитый русский виолончелист не только играет на виолончели как бог, но и руководит несколькими оркестрами. И тоже, как все говорят, гениально.

— Ну уж прямо как бог, — ворчал Якобсен. — Протестировать всех этих богов двойным слепым методом. Записать бы их всех на диски анонимно и дать прослушать экспертам вперемешку, чтобы никто не знал, кого он слушает, чтобы без этой, как она называется, магии имени… Если в бизнесе магия бренда — это восемьдесят процентов успеха, то почему в искусстве должно быть иначе? Это ведь, господин фон Зандов, тоже бизнес. Продажа своего товара. Посмотрел бы я на этих богов! — недобро ухмылялся Якобсен.

Дирк еще более почтительно возражал, что такие опыты неоднократно производились и, пусть это вам не покажется удивительным, тот самый виолончелист всегда выигрывал. Очевидно, в нем что-то на самом деле есть, не только имя и слава.

— Имя и слава возникают из успеха, — уверенно говорил Дирк фон Зандов, — а не наоборот.

— А иногда и наоборот, — упрямился Якобсен. — Я не имею в виду именно этого конкретного виолончелиста, по совместительству дирижера пяти оркестров. Может, он как раз и бог, бог ему в помощь, но в других случаях… Не знаю, не знаю!

Либкин завидовал русскому режиссеру. Завидовал из-за его денег. И даже не просто из-за денег. Если уж все посчитать, то режиссер был не такой богатый, как Либкин. Но Либкин при этом думал, даже уверен был, что он свои миллионы заработал честно, а режиссер украл, сжульничал. В общем, намухлевал. Либкин как-то вечером рассказал это Дирку. Дирк отметил про себя, что примерно то же самое и про Либкина, и про режиссера говорил ему Ханс Якобсен. Правда, Якобсен осуждал обоих.

Дирк помнил, как он тогда удивился. Такой богатый человек, как Якобсен, ну просто невероятно богатый, завидует обыкновенным, можно сказать, рядовым миллионерам. Кстати говоря, именно Якобсен объяснил ему наглядно, чем миллионер отличается от миллиардера.

— Миллион долларов, дорогой господин фон Зандов, это всего лишь десять тысяч стодолларовых банкнот. А что такое десять тысяч стодолларовых банкнот? Если их рядком выложить на тротуаре? Ну взять пачки денег и положить одну за одной, на ребро, естественно. Получится всего лишь метр, то есть один длинный шаг. Вот этот шаг. — И Якобсен в странном энтузиазме поднялся с кресла, провел кончиком туфли невидимую черту на ковре и размашисто шагнул. — Понятно? Один шаг, один метр. А миллиард — это тысяча миллионов, то есть километр, вы чувствуете разницу между метром и километром? Представьте себе, что вы на улице, — вдохновенно говорил Якобсен. — Вы стоите на углу, а где-то там, впереди, шпиль собора. Вы делаете пять шагов — и это ваши пять миллионов, а добраться до собора — это пять километров, потому что он на другом конце города, только шпиль торчит. Пять километров пешком, полтора часа шагать. И это мы говорим об одном миллиарде, о мелком миллиардере, владеющем всего лишь одним миллиардом. Сравните его с мелким миллионером, у которого один или два миллиона… Честно вам признаюсь, — продолжал Якоб-сен, — в нормальной жизни, не на съемках нашего фильма, а в повседневной реальности миллионеры и миллиардеры вообще не встречаются друг с другом. Вот миллионеры и просто богатые или даже обыкновенные обеспеченные люди — сколько угодно. Потому что разница между какими-то несчастными ста или двумястами тысячами долларов и миллионом — крохотная, руками пощупать можно и оценить взглядом. Как двадцать крон и сто крон. А миллиард — это ой-ой-ой. Миллиардеры живут отдельно. У них отдельный мир. Самолеты, яхты, поместья, о которых простые миллионеры и не знают, где они находятся.