Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

— Да нет, — повеселевшим голосом ответил Тёма.

И всхлипнул.

Домой они вернулись поздно.

Во втором часу ночи.

Софья, конечно, играла бы дольше. В такое время для неё игра лишь начиналась.

Но на этот раз Владимир был твёрд и увёз её из казино, прервав в самом начале «ну, конечно, выигрышную» игру.

«Чего тебе…»

В квартире было темно. Музыкальный центр подмигивал синим огоньком, и светились в темноте глаза кошки Люси.

Люсю за были покормить утром. Весь день она, голодная, мяукала и назло хозяевам драла дорогие тканевые обои. Драла не там, где специально для её когтей прикреплён был кусочек поролона, а — везде. Хоть и знала, хвостатая, что накажут её жестоко за такое вредительство.

Но обида на хозяев оказалась сильнее доводов рассудка.

Впрочем, свет в квартире они не включили и не увидели Люсиных художеств.

Софья сразу прошла в спальню и, не раздеваясь, рухнула на кровать.

Сбросила туфли, с наслаждением вытягивая затёкшие ноги.

Перевернулась на спину и закрыла глаза. На минуту ей показалось, что кровать, комната, а то, может, и весь дом покачивается на морских волнах, раскачивается мерно — вправо и влево. Волны колыбелью качают комнату, укачивают, убаюкивают её.

Было спокойно и тихо, но сон не шёл.

Владимир сел на край постели.

Долго смотрел на Софью. Наклонившись, поцеловал её.

И прошептал:

— Зачем?

Она улыбнулась, не открывая глаз. Будто во сне.

— Зачем? — повторил Владимир.

Вот потому и не хотелось спать. Всё-таки не так уж спокойно было на душе. И дело, конечно, не в проигрыше…

— Дамам в покер не везёт, — ответил Софья. — Сам знаешь…

Она погладила мужа по запястью.

«Зачем он опять начинает этот разговор?»

— Что тебе ещё нужно? — спросил Владимир.

И с тяжёлым вздохом провёл ладонью по лицу.

— У нас всё могло бы быть по-другому, — сказал он. — Я, слава богу, неплохо зарабатываю. Машина, квартира в хорошем районе, отдыхаем вот…

— Я уже слышала, — сонным голосом ответила Софья. — Хватит… я хочу спать…

Спать ей не хотелось совсем. Но не хотелось и выслушивать упрёки мужа. Да и ночные разговоры эти, бессмысленные и выматывающие нервы ненужной исповедальностью своей, давно уже ей надоели.

Муж не поверил ей. Он уже изучил всё её отговорки.

— Не хочешь, — сказал Владимир. — Устала, но спать не хочешь. Ладно, я не буду тебе надоедать. Я же не поп — проповеди читать.

Свернувшись калачиком, он прилёг на край дивана.

И прошептал:

— Я просто понять хочу, глупая, что тебе не хватает. Что нам жить-то мешает?

— Ничего, — сказала Софья. — Мы живём… Радостно, счастливо.

В голосе её радости не было.

— Дело не в покере, — сказал Владимир. — И не в прочих играх… Нет, конечно, в них дело, но не только. Человек ведь, в конечном счёте, всегда играет сам с собой…

— Вот только не надо этой твоей философии! — повысив голос, воскликнула Софья.

Притаившаяся под диваном Люся, испугавшись неожиданного выкрика, от греха подальше выбежала из спальни.

— Хватит, прошу тебя! — продолжала Софья с нарастающим раздражением. — Мы уже сто раз всё обсуждали. Не думай, что у меня нет памяти. Я всё помню! И твои слова о том, что ты можешь один обеспечить семью и мне нет смысла пропадать целыми днями в офисе. И то, что надо мне непременно родить ребёнка и всю жизнь посвятить ему. И надо стать образцовой домохозяйкой. И следить за квартирой! И любить мужа! И готовить вкусные обеды! И быть нежной и любящей! И всё, всё, всё… Помню!

— Деспот чёртов! — с ожесточением произнесла Софья. — А ведь слушала тебя, широко раскинув уши. Широкие такие ушки, как будто специально изготовленные для твоей лапши. Я была образцовой женой! Помнишь? Надеюсь, что помнишь. Киндер, кирхен, кюхен… Чушь полная!

Она всхлипнула.

«Зря я начал этот разговор», — подумал Владимир.

— Ты что, мстишь мне? — спросил он тихо.

Очень тихо. Будто надеялся, что она не услышит. Но Софья услышала.

— Чем я могу тебе отомстить? — с горечью в голосе спросила она. — Своей игрой?

Теперь она ненавидела мужа.

Было так хорошо и спокойно. Зачем, зачем он начал этот разговор?

Теперь от прежнего спокойствия не осталось и следа. Возвращалось прежнее, тёмное, беспросветное отчаяние.

— И за что мне тебе мстить? За несбывшиеся надежды? Несостоявшуюся образцовую семью?

— За неродившегося ребёнка, — сказал Владимир.

Софья резко привстала, опираясь на локоть.

И выкрикнула:

— Уйди отсюда! Прошу тебя — уйди!

Владимир встал со вздохом и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Софья зарыдала и, схватив туфлю с пола, с силой запустила ей в стену.

— Гад! — закричала она. — Как ты мог?! Как?! Разве я виновата? Виновата, что малыш… до родов… не дотянул…

Горло перехватило, и голос её прервался плачем.

Владимир зашёл в кухню. Включил свет. Налил молоко в миску для кошки.

Нагнувшись, погладил за ухом подошедшую на угощение Люсю.

— Глупость я сказал, Люсинда, — признался кошке Владимир. — Теперь — на полночи рыданий… Такие дела…

Вытер тряпкой пролитое на пол молоко.

Долго смотрел, как пьёт молоко кошка.

Потом подошёл к столу. Достал из холодильника синий целлофановый пакет.

Развернул его.

Положил в микроволновку подмороженное в холодильнике рыбное филе.

Включил режим разморозки и подогрева.

Люся любила тёплую рыбу.

Собор-шкатулка во Флоренции, зелёная вода венецианских каналов, умытая грозовым дождём площадь святого Марка, апельсиновый запах, побережье Лигурии, ночные фонари, блики на бегущей воде римских фонтанов…

Четыре дня.

Казалось, что прошло гораздо больше. Казалось, что прошла жизнь. Жизнь, странная, быстро бегущая, сумасшедшая, слепая от страсти, безрассудочная, беспечная, с поцелуями и объятиями, лихорадочным шёпотом, нежными ласками, признаниями…

В любви?

Романов и сам не мог понять, действительно ли это чувство. Или просто страсть?

И боялся себе признаться в том, что для страсти — это всё слишком серьёзно.

Он боялся этой новой жизни.

Она пришла так внезапно, она не знала того, что было вчера. И не желала знать того, что будет завтра. Для неё было только сегодня, сейчас.

Сейчас!

Где Москва? Быть может, и нет её. Только сон и морок. Нет ничего: ни семьи, ни долга, ни бизнеса, ни дома, ни прошлого, ни будущего. Нет будней и возврата назад.

Есть только праздник, короткая вспышка фейерверка. А за ним?

Темнота?

«Нет, — говорил себе Романов. — Так всё-таки нельзя, нельзя… Надо поговорить с Ларисой. Просто поговорить. Конечно, она всё поймёт. Обязательно поймёт! Она же замужем, у неё самой семья. Конечно, Ставицкий не ангел… Даже если не принимать всерьёз все эти слухи о его романах на стороне, даже если не принимать в расчёт все эти «развлечения» в стрип-барах, до которых Николай в своё время был большой охотник, даже если всё это забыть и не вспоминать… Ведь он одним своим поведением мог бы освободить Ларису от всех моральных обязательств по отношению к нему. Но в том-то и дело, что не освободит! Мне ли его не знать… Он диктатор. Для него нет чужой воли — только его. Конечно, он не отпустит её, даже если разлюбит. Он собственник, для него собственность всё, до чего он только может дотянуться. И любовь тоже собственность. Не говоря уже о людях».