Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Садитесь. Надо обсудить обстановку!

Елена смеется, наклоняется — она много выше коренастого угловатого Кузмана — и целует его.

— Как всегда, с места в карьер — ты нисколечко не изменился!

— Медлить нельзя, — оправдывается Кузман, и Николаю кажется, что он смущен. — События катятся неудержимо, запросто можно оказаться в хвосте!

— Какие события? — Губы Елены складываются в капризную гримасу. — Город спит безмятежным сном.

— Но советские войска уже вступили на территорию Болгарии, да, да, они здесь, на болгарской земле…

Николай с Еленой переглядываются и одновременно встают: услышанное потрясло их до глубины души.

Кто не знает Кузмана, вряд ли примет за улыбку расходящиеся веером складки вокруг его рта, но зато Виктор уж точно улыбается, он — сама радость и ликование.

— Победа!.. — Крик его словно рассекает воздух, словно разит невидимых врагов. — Силистра, Добрич, Тутракан свободны, Варна тоже освобождена, в Бургасе высадился десант…

Елена закрывает лицо руками и отходит к окну — может быть, затем, чтобы скрыть волнение. Николай — бледный, задыхающийся — плюхается на стул.

— Это точно?

— Точно, — басит Кузман. Исчезла его особенная, «веерообразная» улыбка, теперь лицо его выражает озабоченность. — Пронесся слух, будто подошли к Свиштову, но пока не подтвердился…

— А наши офицеры?

— Тише воды, ниже травы! — встревает в разговор Виктор, сжав свои костлявые кулаки. — Заперлись в казармах вместе с солдатами и — моя хата с краю, ничего не знаю. Полиция тоже притихла, не видать ее и не слыхать — будто провалилась в тартарары…

— В таком случае нам-то как быть? Чего мы сидим сложа руки?

— Так будет до тех пор, пока комитеты не прекратят свою возню! — На сей раз на лице Кузмана нескрываемый гнев и презрение.

Николай согласно кивает. Совсем недавно ему открылась трагическая тайна местной партийной организации: в подполье работают два областных комитета, они не ладят между собой, обвиняют друг друга во всех смертных грехах, сводят на нет усилия участников Сопротивления, превращая организованную борьбу в отдельные стихийные, необдуманные акции.

— Нынче днем встретились, — продолжает Кузман. — Может быть, они уже созрели для серьезных дел… Теперь не время препираться, кому главенствовать.

— Телеграфистки сообщают — на всем Черноморском побережье настоящий праздник, — говорит Виктор. Он ерзает на стуле, не в силах усидеть на месте. — В Добрудже население забросало цветами вступающие в город войска.

— Как бы то ни было, пора и нам начинать! — пытается умерить возбуждение товарищей Кузман. — В город прибыл уполномоченный ЦК, политкомиссар одного из врачанских отрядов, собрал в доме Георгия Токушева оба комитета, и все вместе разрабатывают план действий. Рано утром предстоит взять власть — боевые группы приведены в готовность. Слов нет… — Он неопределенно машет рукой. — Время упущено, мы могли сделать это еще вчера, когда у пристани стояли советские корабли.

— Что? — Николай подскакивает, как ужаленный. — Советские корабли у нашей пристани?

— Два небольших судна: не то катера, не то минные тральщики. Видимо, разведка.

— И никто по ним не стрелял?

— Наоборот, такое началось! Грузчики и железнодорожники принялись угощать их, женщины дарили цветы, какой-то анархист из технического училища закатил приветственную речь насчет исконной любви болгарина к России и Бакунину… Жаль, там не оказалось ни одного партийца, ни одного ремсиста. И моряки отчалили, вернулись на румынский берег.

— Лучше бы я осталась в Плевене!.. — вздыхает Елена.

Она возмущена, но Кузман опускает ладонь на ее тонкую руку, улыбка снова сияет на его лице.

— Ничего, — говорит он. — На рассвете нам предстоит очень важная операция — это идея Виктора… Надо спешно вооружиться.

— Реквизировав склад на Видинской, — добавляет Виктор. — Там карабинов и гранат хоть пруд пруди, и патронов полно…

Николай догадывается о сути простого и точного расчета друга. Впрочем, едва ли кто из ремсистов не знает склада на Видинской улице. Еще в конце августа, когда правительство возглавил Багрянов, в один из заброшенных домов на Видинской легионеры стаскивали тяжелые сундуки и мешки, набитые до отказа, Полицейские делали вид, что не замечают этой возни, мало того, некоторые из них даже помогали — носили и прятали там увесистые тюки, приволокли также обильно смазанный тяжелый пулемет. На входной двери висел замок, во дворе трава до пояса, яблоньки одичали и зачахли — но намерения легионеров и полицейских не вызывали сомнений: все это добро необходимо сберечь, авось пригодится — если вдруг фортуна повернется к ним задом. Ремсисты по своему каналу сообщили о тайном складе «верхам», но, кроме «держать под наблюдением», никаких других указаний не получили.

И вот этой ночью Виктор на свой страх и риск забирается во двор, разбивает окно, залезает на их склад и возвращается с пистолетами и полной пазухой патронов. «Целую дивизию можно вооружить!» — заключает он.

На сей раз городской комитет дает категорическое указание: как только забрезжит рассвет, двум боевым группам ворваться в склад, вынести оттуда все, что только можно, и раздать народу. Объясняя порядок предстоящих действий, Кузман вынимает из карманов потертого пиджака пачки патронов и кладет их на стол перед Николаем.

— Бери! Те три не в счет.

Потом поворачивается к Елене:

— А ты как вооружена?

Елена указывает на бархатную сумочку, лежащую на скамейке.

— Одно название…

— Завтра получишь, что тебе положено. Чего вы там торчите, давайте поближе ко мне!

Все трое плотно окружают Кузмана, который, как всегда, самое главное оставил напоследок.

— Что надобно сделать, сделается и без вас! У Николая с Виктором другая задача. Нам стало известно, что агенты Общественной безопасности набились с вечера в грузовик и подались на Запад.

— Драпают? — прерывает его Елена.

— Драпают. После стольких убийств и после всяких других преступлений, после глумлений и надругательств над нашими товарищами… Что ж, мы сообщили и в Горна-Оряховицу, и в Софию, найдется кому их встретить… А начальничек их все еще здесь, начальничек пока не удрал.

«Крачунов!» — мысленно произносит Николай, но даже при одном воспоминании этого имени его передергивает.

— Крачунов! — цедит сквозь зубы Елена.

Кузман взглядывает на нее исподлобья:

— Допрашивал тебя?

— Да!

— И применял свои методы?

— Нет!

Он резко поворачивается к ней, и весь его вид выражает недоумение.

— Меня он пальцем не тронул, другие постарались…

— На его совести по меньшей мере… — машет рукой негодующий Кузман, и его трясет от гнева. — Он душил людей веревками, душил собственными руками. Этот кровопийца не должен уйти от возмездия! Николай и Виктор устанавливают за ним слежку — Крачунов находится в здании Общественной безопасности, там спит, там ест, там паскудит… Два дня не выходит, никто его не видел на улицах.