Геннадий Карпов - Шёл я как-то раз… [Повести и рассказы]

– А кто это такое?

– Червяк какой-то. Мама им пугала. Не помню точно.

Они сняли рукавицы и стали растирать лица. От спин исходил парок, волосы взмокли.

– Хреново дело! – Вася не докурил, закашлял и бросил папиросу. – Мы прошлый год до этого места где-то за час дошли, а сейчас – за три с половиной. Надо прибавить.

– А во сколько вы на месте были? – позволил себе поинтересоваться друг.

– В восемь где-то.

– В восемь – чего?

– Вечера! Не утра же!

– Вась, так мы не дойдём сёдня!

– Вот я и говорю: надо прибавить. Кто испугался, тот может идти обратно. Ты пойми: это же самый кайф, когда преодолеешь все трудности, а потом лежишь на койке и вспоминаешь, как было трудно. Пошли, пока не замёрзли!

Они спрятали фонари в клапаны рюкзаков и снова побрели вперёд, поочерёдно торя тропу, иногда падая, и тогда другой сбрасывал рюкзак и помогал барахтающемуся в рыхлом снегу подняться, ибо самому встать было почти невозможно: опоры не было, руки проваливались в снег по плечи, как в воду. Ноги гудели, незащищённый промежуток кожи

между уже намокшими рукавицами и рукавом телогрейки воспалился и пощипывал. Иногда они присаживались на валёжины, счищали постоянно налипающий на лыжи снег, глядели друг на друга и невесело усмехались: кожа от мороза натянулась, губы почернели, на ресницах намёрз иней. Перекуры становились всё чаще.

В полдень Вася объявил привал. Похоже, он ждал, когда его худосочный спутник первым запросит обедать, но тот молчал. Могучий же организм Васи требовал подпитки, и у подходящего выворотня он сбросил рюкзак.

– По-моему, я сейчас взлечу, – еле шевеля языком заметил Валя.

– А меня как кто назад тянет, так и хочется на спину упасть.

Кое-как развели огонь: угли протапливали снег и, уходя всё глубже, угасали. Пришлось рубить задубелую пихту и на её поленьях разводить костёр. Попытались было разгрести снег до земли, прокопали метр и бросили, решив поберечь силы. Наконец, огонь затрещал вовсю. Натопили снег и достали пельмени. Те, оказывается, в поезде подтаяли и теперь представляли собой один тестомясый ком размером чуть не с васину голову. Недолго думая, Вася отхватил топором от кома четвёртую часть и сунул в кипяток, остальное разрубил на три части и убрал обратно. Пельмени, хоть и в несколько необычном виде, были съедены деревянными ложками за две минуты, отчасти оттого, что оба жутко проголодались, отчасти, чтоб не успели замёрзнуть. Потом в этом же котелке был сварен крепчайший чай и тоже выпит со скоростью, достойной книги каких-нибудь дурацких рекордов, хоть он и отдавал пельменями.

– Пожрали, теперь веселей дело пойдёт! – подбодрился Вася и попробовал улыбнуться.

– Веселее не бывает! – мрачно изрёк более пессимистично настроенный друг.

Промёрзнув до костей за полтора часа обеда, они снова побрели вперёд, всё время в гору, мимо тихого леса. Раз вдалеке пролетела ворона да изредка попадались чьи-то мелкие следы. Никого. В четыре, когда дневная балда спряталась за сопку и начало смеркаться, до них долетело эхо тепловозного гудка. Живой отзвук в большой, белой, красивой могиле. Оба путника враз остановились. Похоже, большой уже понимал, что делает ошибку. Было ясно: январский день короток, засветло они не дойдут даже до динамитки, до которой от станции было километров двадцать пять. Значит, идут они со скоростью полтора километра в час, а силы на исходе, спины насквозь мокрые и надо ночевать в снегу при минус сорока.

Валя глянул на друга. Путешествие тому давалось явно тяжелее, чем ему. Это было видно по глазам, в которых застыло предчувствие беды и дикая усталость, по дрожащим ногам, но отступать он не хотел, хотя и ёж понимал, чем может обернуться их прогулка. Скажи сейчас Валя: «Пошли, пока не поздно, обратно! Подохнем ведь!» – и Вася бы махнул чем-нибудь, мол, чёрт с тобой, с хлюпиком, сделаю одолжение. А вдруг бы потом стал рассказывать, как пошёл в лес с пацаном, а тот через пять минут захныкал, запросился к мамочке и испортил весь кайф? Этого Валя допустить не мог. Возможно, по молодости он просто не представлял себе, что можно взять и умереть, сидя в сугробе в каких-то пятнадцати километрах от станции. И он промолчал. Василий же уже рот открыл сказать: «Ну что, дальше пойдём или ты совсем устал?», глянул на Валю и тоже промолчал. Морда у того была серая от усталости, но злая, в глазах читалась не столько паника, сколько детская вредность, и весь он выглядел по ослиному упрямо, мол, «я-то ничего, а ты, старый таёжный врун, сейчас схлюздишь, а я над тобой посмеюсь и в институте потом всё пацанам расскажу». Не пасовать же перед молодым! Скажет ещё, что по тайге на лыжах – это не языком по ушам. А орден рюкзаконосцев-геологов быстро узнаёт героев, где бы ни случился подвиг, и шлейф события тянется зачастую годами вне зависимости, покорил ли ты пик Топографов или обкакался при виде медвежьего следа. И Вася это знал не по газетам. Да, получился прокол, да ещё какой.

Вася поглядел вперёд. Они выходили к речке Сисим. Теперь двигаться надо было прямо по занесённому снегом руслу. Вспомнилось, что идти здесь прошлый год было одно удовольствие. Он подкинул рюкзак и погрёб к реке, решив: если там идти будет не легче, то разворачиваюсь и иду обратно. Уж лучше маленький позор, чем большая могила.

Кое-как сошёл с высокого берега вниз. Снега было здесь столько же, но он был чуть плотнее. «Всё, шабаш! Хватит! Повыпендривался, гражданин Сусанин. Пока на ногах стою, надо решительно принимать решительное решение. Ведь обратно надо тоже суметь обратно добрести суметь… мне… нам… сегодня…», – пытаясь развернуться в сугробе и туго шевеля подостывшими мозгами, рассуждал Вася. Но в этот момент из-за спины донеслось:

– Моя очередь впереди идти!

И пока он решал: как же, не потеряв лица, сказать, что он нагулялся, – друг обошёл его и зашагал вперёд, изредка поправляя лямки рюкзака. Пройдя десять метров, он обернулся и спросил:

– Давай ружьё понесу! Поди, шею отдавило?

Васина голова сама собой мотнулась влево-вправо, поднялась, глаза оглядели бесконечную гряду начинающих темнеть сопок. Васина нога сама шагнула вперёд, а язык и губы, плохо двигаясь от усталости, прошептали:

– Мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдёшь. Господи, помоги, если ты есть! Жалко тебе что ли, падла?

Прошли рекой километра четыре за полтора часа. Упрямый Валя ледоколил за себя и за того толстого парня. Сильно стемнело, но вылезла ночная балда и светила так, что можно было читать. Просека круто уходила влево от реки в черноту елей. Валя подошёл к берегу, когда сугроб под ним осел, и он как стоял, вертикально бухнулся на метр вниз, тут же ощутив, как по лыжам хлестанула вода. Он стоял на дне, воды было всего по щиколотку, но лыжи, присыпанные центнером тут же намокшего снега, как приклеились. Он дёрнул вверх одну ногу, другую, понял, что бесполезно, опрокинулся на спину и со всех сил дёрнул ноги кверху. «Не дай бог под спиной такую же промоину…» Лыжи взлетели над головой, обдав хозяина мокрой снеговой кашей. Он перекатился на бок, освободился от рюкзака и вскочил на ноги. Весь инцидент не занял и двадцати секунд и бахилы не успели промокнуть. Вася стоял в десяти метрах, и когда потерпевший поднялся, спокойно спросил: