Геннадий Красильников - Начало года

— Начнем делать наркоз — считай вслух, Матвеев. Один, два, три… Вслух, понял?

Матвеев шевельнул подбородком, судорожно проглотил слюну. В операционной стало тихо. Световидов и Фаина стояли рядом, по другую сторону стола, лица их также были до самых глаз упрятаны за белыми повязками.

— Дайте маску! — приказал Соснов.

На лицо Матвеева легла приготовленная заранее ватная маска.

— Начните наркоз! Матвеев, счет!

На маску часто-часто закапала прозрачная жидкость, сразу остро запахло эфиром. Матвеев хрипло отсчитывал за шторкой: один, два, три… пять… восемь… Постепенно голос его стал слабеть и удаляться: тридцать девять… сорок…

Вдруг он задергался, будто пытаясь освободиться от невидимых пут, несколько рук схватили и прижали его к столу, не давая вывернуться. Спустя минуту-другую больной глухо замычал, путано забормотал: «Девяносто… мм… душно, давит… Доктор Соснов…»

— Пульс? — коротко бросил Соснов.

— Слабеет…

— Глазные рефлексы исчезли…

— Прекратите подачу наркоза! Приступаем.

Старшая сестра Неверова ватным тампоном, смоченным йодом, густо смазала кожу больного повыше паха.

— Скальпель!

Неуловимо быстрый и короткий взмах руки Соснова, и в надрезе показалась желтоватая жировая прослойка, ее тут же затянуло кровью. Еще и еще короткие, точно рассчитанные движения руки с ножом. Обильно пошла кровь, залила пальцы хирурга. Георгий Ильич торопливо нащупал перерезанные сосуды, наложил зажимы, перевязал кусочками шелковой нити.

— Как давление?

— В норме…

Прошло еще несколько минут. Передавая Соснову новый скальпель, Фаина взглянула на зияющую, кровоточащую рану, и внезапно вся операционная закачалась перед ее глазами, к горлу подступила мутящая сознание тошнота. Вцепившись рукой в край стола, она с трудом удержалась на ногах. Вещи и люди перед ее взором медленно, как бы плывя, возвратились на свои места. «Что со мною? Я испугалась крови. Но ведь раньше такого не случалось…» Сквозь легкий звон в ушах до нее донесся сердитый голос Соснова:

— …Живее! Не спите, Петрова!

Фаина торопливо подала ему нож с искривленным, точно у садового, лезвием. Таким хирурги перерубают реберные кости. На лбу у старого хирурга выступили крупные капли пота, он досадливо морщил кожу. Старшая сестра Неверова заметила это и чистой ваткой вытерла ему пот.

— Пульс? Давление?

— В норме…

Вдруг проворные руки Соснова замедлили свое движение, замерли. Георгий Ильич, стоявший с Сосновым голова к голове, быстро выпрямился, лицо его поверх маски было бледным. Они встретились глазами в упор, тут же Соснов сдавленно выкрикнул:

— Кислород! Дайте ему кислород!

Хирургам было отчего прийти в волнение: на глазах у них кровь больного внезапно начала принимать зловещий темный оттенок. Вот Соснов снова низко наклонился над огромной раскрытой раной, лоб его снова покрылся светлыми бисеринками пота, и снова Неверова оказалась тут как тут.

— Дайте марли! Быстрее!..

В операционной стало душно, остро пахло лекарствами и удушливо-приторно — человеческой кровью. Фаина снова почувствовала странное, непривычное мелькание перед глазами, в ушах неумолчно и тонко звенело, временами она переставала слышать голоса окружающих. Что же это с ней происходит? Ведь она давно была привычна к виду крови, всегда легко переносила операции, когда приходилось ассистировать. Только бы не упасть, во что бы то ни стало удержаться на ногах, дождаться конца операции! Сколько времени прошло? Час, два, или целые сутки? Только бы продержаться до конца, иначе…

— Скальпель! Ножницы!..

Фаина качнулась, но успела схватиться рукой за плечо Георгия Ильича. Световидов удивленно и сердито покосился на нее.

— Не слышите, Петрова? Скальпель! Марлю!.. Еще скальпель! Пульс? Давление?

Неверова эхом откликается:

— Пульс пятьдесят… Давление падает…

— Введите камфору!.. Зажим… еще зажим… Ну что вы так медлите? — это уже относится к Георгию Ильичу. В голосе Соснова слышится нетерпение, во время операций он становится просто невыносимым. Должно быть, в ответ Георгий Ильич презрительно скривил рот, но лицо его было скрыто под маской. Соснов бросил в таз под столом какой-то кровянистый комочек и даже не взглянул. Фаина мельком проследила глазами за движением его руки, перевела взгляд под стол, и снова противная тошнота захлестнула ей дыхание. Чтобы отвлечься, заставила себя думать о другом: «Операция идет хорошо… все обойдется как нельзя лучше. Матвеев поправится, будет жить… Алексей Петрович спокоен… Да, да, он знает свое дело. Больной будет жить…»

— Начинаю зашивать! — услышала она голос Соснова и принялась передавать ему приготовленные иголочки с кетгутом. Соснов зашивает рану, значит, операция скоро закончится. Сколько она длилась? Часы она оставила в ординаторской.

— Еще кетгут! Пульс? Давление?

Старшая сестра эхом:

— Пульс сорок, наполнение слабое… Давление минимальное…

Спустя некоторое время что-то с резким звоном ударилось в таз — это Соснов бросил туда окровавленный инструмент. Все. Операция закончена. Двое сестер умелыми движениями заматывают больного лентами бинта. Соснов принялся стаскивать с рук резиновые перчатки, но они липли к потным рукам, хирург ожесточенно отдирал окровавленную резину, грозя порвать ее. Ему снова помогла Глаша Неверова.

— Унесите больного в отдельную палату. Назначьте дежурного. Если понадобится, давайте кислород. Я буду здесь.

Только теперь Фаина почувствовала, как она устала. Взяв кусочек ваты, капнула нашатырного спирта, морщась от раздирающего запаха, сделала несколько вдохов. На время полегчало.

Соснов долго и старательно мыл руки под краном. Стоя спиной к Фаине, как бы между прочим, заметил:

— Фаина Ивановна, сегодня вы вели себя странно. На операции так нельзя, ведь вам это не впервые…

Фаина промолчала. Усталость и сонливость охватили ее, хотелось броситься навзничь и закрыть глаза. Да, да, сейчас она просушит руки полотенцем, сбросит операционный халат и уйдет в ординаторскую отдохнуть. Такая слабость во всем теле, похоже, она заболела…

В ординаторской было безлюдно. Она прилегла на диван, закрыла глаза и стала медленно, качаясь на волнах, мягко проваливаться в темноту. И вдруг во тьме вспыхнула яркая точечка, она приближалась, росла, затем в какое-то мгновение ослепила Фаину, оставив после себя простое и ясное: «Кружится голова — это не от вида крови. К этому я была привычна… У меня будет ребенок!» Тут же — другая мысль: о Георгии. Немедленно, сейчас же бежать, разыскать его! Как он воспримет это известие? Он обрадуется, приласкает ее и успокоит: ведь это же его ребенок! И снова мысль ее возвращалась к тому огромному, новому, неизведанному: у нее будет ребенок!..