Коллектив авторов - Сказания Всадников

Вентиляция молчит.

Зато щёлкает давно молчавшее радио, тихонько воспроизводя «I believe» Джеки Блейза. Музыка немного успокаивает, но беспокойство не уходит совсем.

Жду.

Пять часов. Шесть. Гляжу на правую панель, но там всё так же перемигиваются не мои звонки. Шесть тридцать. Или всё случилось. Или…

Мигает. Жёлтый сполох бьёт по глазам. Кидаюсь к проводу. Секунду колеблюсь, запоминая цифры, но втыкаю его в гнездо.

Гудки. Она не хочет брать? Или не может? Я бы на её месте так и не решилась больше взять трубку. Гудки прерываются, и я слышу, как она неровно дышит в трубку.

— Ты не пришла. Я недоволен, — его голос будто заражён гнилью. — Завтра на Центральной. Ты выйдешь из розового здания с белыми вставками, в своей красной куртке. Я буду ждать.

— Не звоните мне больше! — она явно срывается, но пока держится на краю страха. — Иначе я звоню в полицию!

Он сухо хмыкает:

— Завтра на Центральной. Если скажешь кому-то ещё, у твоей милой чёрной кошки появится лишняя улыбка и она закрасит твою подушку красным.

Кошачья жизнь за человеческую? Пфф! Да невелика жертва! Но женщина на том конце провода всхлипывает:

— Не надо! Не трогай Ксюшеньку!

Я не в силах больше это слушать. Выдёргиваю провод. Теперь я знаю его номер. Но что мне с этим делать? Если бы я знала чей-то ещё номер, кого-то, кто мог бы что-то сделать… Но, и что? Что тогда? Я как-то пыталась отсюда позвонить. Ничего не вышло. Отсюда невозможно дозвониться.

Только соединять. Я смотрю на уютно мигающие лампочки чужих разговоров. Я могла бы соединить с ними третьего. Я так уже делала… в другой жизни, или просто… в жизни. Только вот… кого? Поймав за хвост безумную мысль, начинаю по очереди втыкать свои наушники в свободные разъёмы рядом с огоньками чужих разговоров:

«…ты уроки сделал?»

«Внуки разъехались, Машенька теперь в Москве…»

«Да чё с ней будет-то, Колян? Бросай!»

Я втыкаю и выдёргиваю разъём с такой скоростью, как никогда прежде. Столько судеб, столько разговоров. Жизнь, которая потоком течёт мимо меня. Но я не сдаюсь. И наконец…

— Следователь не следователь, а я, сам понимаешь, за каждым щипачом не набегаюсь, подавай заявление… — отчитывает кого-то спокойный густой бас.

Судорожно запоминаю номер. Зелёный исходящий, красный — входящий. Мне нужен второй. Хорошо, что на цифры у меня неплохая память.

Осталось только дождаться.

В одиннадцать утра он снова звонит. Жёлтым семафорит лампочка моего соединения. Этот номер я уже хорошо помню. Прости, милая, но тебе нужно ещё немного потерпеть. Она берёт трубку и тихо просит его прекратить. Он её сломал… Он торжествует, вновь напоминая жертве о том времени, когда будет ждать её у выхода с работы.

Ещё не зная, сработает ли, я втыкаю третий проводок туда, где вчера неизвестный разговаривал со следовтелем. Этот слот не относится к его номеру. Здесь происходило и ещё произойдёт множество других разговоров, но я мысленно прошу: «Отче наш!..»

И внезапно слышу в наушниках знакомый бас: «Да, слушаю!». Моментально перекидываю другой конец проводка в свободный слот «моего» разговора. Надеясь лишь на то, что этот следователь не спугнёт вопросами маньяка или не повесит трубку. Но нам с женщиной несказанно везёт. Потому что она плачет, а мучитель вновь напоминает ей про кота. Третий в этом разговоре, не зная, что на самом деле он четвёртый, молча слушает.

И когда на проводе остаётся лишь обессиленная рыдающая жертва, неожиданно мягко спрашивает: «Девушка, вы сейчас где? Я из полиции и могу помочь».

Мне кажется, она что-то ему отвечает, но для меня этот разговор окончен. Я сыграла свою роль. Можно вновь выпить немного остывшего кофе.

Дверь коммутаторной хлопает и на пороге, стряхивая с зонта дождевые капли, появляется тётушка лет пятидесяти в тёмной длинной куртке-плащовке, с кокетливо-розовой косынкой на волосах:

— Ну что, заждалась? Мне говорят — подменить надо. Коллега давно в отпуске не была. Оой, что за старьё тут у вас! — она по-хозяйски отставляет зонтик-трость в угол.

— Работает, — ошарашенно улыбаюсь я.

— Вижу, что работает… ну, иди-иди. Разберусь. Я ещё в семидесятых связь в посёлке налаживала. А ты уже насиделась. Там, говорят, ребёнок какой-то… то ли твой, то ли родственников… иди, в общем! Только это, будешь проходить мимо кадров, скажи, чтобы чаю мне принесли. Я кофе не пью. Желудок у меня.

Пытаюсь понять, шутка это или реальность. С опаской приоткрываю дверь. Пыльный коридор и никакой мути. Крадусь вдоль стены. Охранник на выходе приветливо кивает мне головой. Будто в странном сне вспоминаю, что кое-что забыла. Оборачиваюсь:

— Там… женщина… новенькая. Чай просила…

— А! Хорошо. Ты иди, я передам! Только дождь ведь на улице. На-ка, вот. — он протягивает мне старый чёрный зонтик.

Манхэттен пахнет свежестью и выпечкой из ближайшей булочной. Распахиваю зонт, отгораживая себя от стены дождя. Засовываю свободную руку в карман плаща. Нащупываю твёрдый плоский квадратик.

«Эмбер, я жду ребёнка от Стью. Пожалуйста, отпусти его. Саманта».

Сердце ёкает. Неужели мне вернули мой шестьдесят первый?!

Что ж. Теперь я всё сделаю правильно. Я не стану утаивать от Стью эту записку. Не уговорю его рвануть в далёкий Деловер. Я снова соединю жизни. Целых три.

Адриан был необычным драконом. Пожалуй, даже бракованным.

Когда часы на городской ратуше пробили полночь, он снова упал с колокольни Святого Марка в паутину скудно освещённых сырых улиц города. Пару секунд своего падения он чувствовал, как распахиваются рудименатарные крылья, а потяжелевшее тело с колючими наростами рвёт невидимую паутину. Только здесь, да, пожалуй, над ратушей небо Гроххе оставалось чистым.

Ткачи приговорили город седьмицу назад. Адриан точно не знал, за что. Но старая Амелинда, жившая в ветхом домишке по соседству с гильдией плотников, зло плевала в сторону квартала алхимиков, пророча городу гибель от их богопротивных фокусов. Да и горожане шептались, мол, грамотеи что-то наизобретали такое, что Ткачи уже не раз выпускали в небо стаи красногрудых воронов. Которые, как известно, сами по себе предпочитают уединение. И только те, что становятся глазами и ушами высшего суда, окрашивают небосклон в чёрно-красный.

Уже лёжа на мокрой булыжной мостовой, Адриан почувствовал, как сырость пропитывает рубаху и штаны, тяжёлым холодом липнет к телу. Как ему удавалось сохранить одежду, вновь став человеком, юный плотник не понимал и сам. Зато дышать стало куда легче. Паутина Ткачей лишала обречённый город красок, радости и, похоже, кислорода. Амелинда рассказывала детям и желавшим её послушать прохожим, что раньше с Ткачами могли померяться драконы. Они сжигали невидимую паутину дотла. За что и были изгнаны в края совершенно неведомые. Все до единого. В конце концов, кому понравится, что кто-то нарушает закон?