Вера Богданова - Павел Чжан и прочие речные твари

Отец, Чжан Шэнъюань, приехал из Китая за два года до рождения Павла. Ему было под сорок, роста невысокого, но с телом гибким, как молодое дерево. Всегда в костюме – он любил костюмы, всегда в очках с толстыми линзами, без которых он ничего не видел.

Он был специалистом по русской литературе и знал о русском всё, очень любил историю и преподавал китайский. Когда он пришел устраиваться в местную школу, там не знали, что и делать со свалившимся на их головы счастьем: они искали учителя литературы и русского, а к ним явился китайский доктор филологических наук из самого Шанхайского университета. Но на работу его взяли, причем на полторы ставки, вместе с литературой поручив ему китайский. Отец даже предлагал матери сесть дома и не работать, но, как только Павел подрос, она определила его в детсад и устроилась в магазин кассиром. Среди прочего персонала она сильно выделялась: рослая, красивая, всегда с безупречным макияжем, хорошо одетая – с модельно-инстаграмных времен у нее осталось много дорогих вещей. В том магазине у нее что-то не заладилось, она потом работала на почте и на каком-то складе, нигде подолгу не задерживаясь.

Дома отец собрал библиотеку: сам сколотил стеллаж, установил его вдоль стены в столовой и постепенно заполнил книгами, сперва русскими, а позже китайскими, когда их начали ввозить в больших количествах после обвала рубля и «великого сближения России и Китая». Читал он много, и Павла тоже приучил. Говорил с Павлом он только по-китайски. А как он умел слушать! Вникал в каждое слово, будто ему рассказывали что-то безумно интересное и важное, и все в деревне говорили маме: ваш Шэнька-то, какой воспитанный мужчина, даром что китаец.

Иногда заходили его ученики, стучали тихонечко в калитку. Отец откладывал дела, садился на лавку, ту самую, под дубом, и они подолгу что-то обсуждали, водили пальцами в учебниках китайского. В знак благодарности ему дарили книги. «Лучше бы деньгами, ты им целый урок провел», – ворчала мама, но обижаться на отца подолгу не могла. Он как-то унимал ее тревогу, прогонял темный холод, который порой сковывал ее лицо.

«Я заработаю еще, – так он говорил. – У нас будет столько денег, сколько нужно для хорошей жизни».

Павел так не умел. С ним мать была слегка в расфокусе. Она улыбалась, но будто бы не тому, что рассказывал ей Павел, а каким-то своим мыслям. Рассеянно говорила «да-да-молодец», глядя в телефон или телевизор, и отправляла Павла прочь. Порой, когда он слишком ей мешал, ее взгляд переставал блуждать, скользить по касательной мимо и наконец фокусировался, но от этого становилось очень неуютно, зябко. Павел съеживался и проваливался в черное ничто.

Однако отцовские уроки не прошли впустую: в четыре Павел уже читал про себя по-русски, в семь – по-китайски, если не очень сложный текст. Говорил на обоих языках ровно, без акцента, учился в школе тоже ровно и без интереса. Он не понимал, зачем просиживать на занятиях, которые не были ему нужны, и с жалостью следил, как сосед по парте с трудом выводит буквы, царапая строку.

Единственной терра инкогнита была информатика, которую ввели со второго класса. Все вокруг умели обращаться с планшетами, а Павел знал только, как их включать и открывать учебники и тесты. Ноутбуков и прочих гаджетов отец домой не покупал, только планшет для матери. Тот же планшет выдавали Павлу в школу, причем такой старенький, что на нем подвисали даже учебные материалы. Иногда он совсем замирал, и отец нехотя брал его в руки, куда-то лез и реанимировал, поразительно ловко набирая команды. Интернет он тоже дозировал по капле, а Павла тянуло к ярким, как небо, экранам, к ветвящимся меню сайтов и играм. Последние, правда, были скорее интересны своим устройством, кодом, взломав который, можно читить.

Пару приемчиков Павлу показал его сосед, мальчик постарше и побогаче. У него дома был свой ноутбук, телефон и самый модный планшет, навороченный и ультратонкий, – сплошь экран. Еще соседский мальчик учился на московских курсах программирования: каждый день занимался онлайн, читал много статей по теме и очень много знал. Когда появилось новое шпионское приложение, друг показал Павлу, как ломать аккаунты в мессенджере. Учеником Павел был способным, и лучшей игрой на две недели стала переадресация личных сообщений с чужих аккаунтов. Особенно смешно получилось, когда они ломанули аккаунт одноклассника Павла и нашли пошлое, не очень понятное сообщение его отца к любовнице – тот переписывался с телефона сына, после чего всё чистил. Думал, что чистил. В итоге то сообщение отправилось жене, всем начальникам, коллегам и теще.

Всё это было дико интересно, гораздо интереснее книг и всего, что преподавали в школе.

Потом они взломали мессенджер какой-то инста-телки из Рязани – друг давно за ней следил, – накачали фоток, которые она высылала ретушеру. После этого друг от нее отписался. Без фильтров и макияжа телка оказалась совсем обычной, уставшей, с заломами у рта и рябью целлюлита.

Прознав про эти игры, отец впервые в жизни Павла отлупил и запретил ходить к соседям. Спустя полгода друг переехал, и Павел остался с ломкой, невыполненным желанием, похожим на неистребимый зуд.

А когда ему исполнилось одиннадцать, отец сел на электричку до Москвы и не вернулся.

Он часто там бывал: в стране расцвело увлечение Китаем, китайский язык стал требоваться везде и всюду, хотя бы разговорный, и частные уроки с носителем разлетались как горячие пирожки. Отец, ярый противник гаджетов, вел занятия только лично и гастролировал по области, как цирк. Он должен был приехать в восемь, и Павел очень ждал его, хотел обсудить прочитанную книгу. Но часы утекали, за окном стемнело, а отец так и не шел.

Мать не спала всю ночь. Наутро, прикуривая одну сигарету от другой, она обзвонила всех учеников, больницы и травмпункты, все тюрьмы Подмосковья и Москвы, все отделения, куда он мог загреметь. Без толку, отец исчез.

«Наверно, в Китай вернулси. Чё здесь делать-то, в дерёвне? И с Дашкой жить та еще радость, орет как резаная, господипрости», – однажды сказала бабка из дома напротив. Она болтала с кем-то по телефону, стоя к Павлу спиной, не видела, что он идет мимо калитки. Так-то, наверное, промолчала бы. Но Павел всё расслышал хорошо, и с тех пор из головы не шла картина: папа собирает сумку, едет на вокзал в Москве, садится в поезд, похожий на железного червя, и червь везет его в Китай. Отец заказывает у проводницы чай в стакане с железным подстаканником, как делали герои старых фильмов, и глядит в окно.

Павел понимал отца, Китай был гораздо красивее и интереснее их деревни, вот только почему он уехал один? Может, Павел его чем-то расстроил? Не оправдал каких-то ожиданий?