Вера Богданова - Павел Чжан и прочие речные твари

Трансляция остановилась, пошла реклама – бес- пилотные электрокары, детское питание, кредиты. Что-то звенело в ухе, Соня никак не могла понять, в чем дело. Потом поняла – пришло сообщение. На видео Мадина утомленно возлежала на койке, волосы разметались по подушке так высокохудожественно, будто она специально их раскладывала перед тем, как включить камеру.

«Устала пипец, очень хочется в онлайн. Пишет кекс, зовет в приват, но я пока держусь. Вот, набрала тебе, чтобы не сорваться, как договорились. Как ты, дорогая?»

«Всё хорошо, ищу работу», – подумав, написала Соня.

Снимать себя на видео она не стала: в отличие от Мадины, она не была накрашена, ну и не хотела, чтобы та видела обшарпанную кухню на фоне.

«Зачем тебе эта работа, переходи ко мне, – вернулось через пару минут, Мадина на видео закатила глаза. – Девочка моя, не убивай себя в сраных офисах».

Ну вот уж нет. Мадинина альтернатива Соню тем более не устраивала. Раздвигать ноги на камеру? Соня слишком себя уважала. Во-первых, это все равно блуд, а во-вторых, ну что за средневековье, почему женщина должна жить исключительно причинным местом, а нормальную работу считать тяжким трудом?

Но написать об этом Соня не успела – зазвонил домофон. Сняв арки, Соня быстро глянула в зеркало, поправила волосы и побежала открывать.

Паша поставил доверху набитые пакеты у порога и клюнул Соню в губы. За неделю, что она его не видела, он осунулся, под глазами залегли синяки. Соня потянулась к нему, хотела обнять.

– Не надо. – Паша отстранился. – Нормально всё.

Нормально, как же. Соня помнила, в каком виде он явился к ней тогда. Лицо распухло, на скуле и челюсти темнели кровоподтеки, а кожа под ухом была содрана рваной длинной полосой, при виде которой Соня пришла в ужас. Паша так и не рассказал ей, что случилось, отмахнулся: мол, упал на лестнице, – и больше об этом не говорил. Допытываться Соня не стала: если он решил молчать, то из него клещами слова не вытянешь. Как минимум будет делать вид, что не слышит, или может вообще встать и уйти. Поэтому Соня просто вручила ему тональник и обрабатывала синяки и болячку мазями, когда он приезжал.

А приезжал Паша всё реже.

Он принес продукты: синеватую курицу, хлеб, овощи-фрукты, молочку и пирожные в дутой пластиковой упаковке. Как знал, что у Сони пустой холодильник. Пирожные она выложила на тарелку и поставила в центр стола, наскоро заварила чай. Спиной она чувствовала колкий Пашин взгляд. Молчание, повисшее на кухне, звенело от невысказанных слов.

– Я улетаю в Китай, – Паша наконец произнес. – На следующей неделе.

Сбывался сон. Острой непереносимой горечью поднялась злость: почему только сейчас сказал? Как мог держать это в секрете? Сначала хотел втихаря сбежать, но совесть заела?

А потом пришло спокойствие. Как сказал батюшка в храме, нужно уметь принимать повороты нашей жизни, каждый день учит смирению. Соня вспомнила все ссоры, которыми в последнее время неизменно заканчивалась каждая их встреча, все разногласия насчет Пашиного проекта… Расставание было неизбежно. И как она раньше этого не понимала?

Она наре́зала бутерброды и салат, села напротив. Паша пристально следил за ней, как за опасным зверем. Затем он спрятал взгляд, ему самому, похоже, было очень неловко.

– По работе, да? – спросила Соня, размешивая сахар в чае. Она рыдать и умолять не собиралась, это было ни к чему.

– Да. И я не смогу взять тебя с собой.

Соня кивнула.

– Я знаю. Ничего страшного. Ты давно шел к этому повышению.

– Я… первые месяцы я не смогу тебе звонить оттуда. – Паша ковырнул пирожное, и то развалилось на половины. – И буду невыездным где-то год, может, два.

– Я понимаю.

Молчание.

– Наверное, нам лучше расстаться.

– Думаю, ты прав.

Он облизнул губы. Смотрел на испачканную кремом ложечку, которую крутил в длинных, чутких пальцах.

– Как дела с поиском работы? – спросил, хотя не должен был, наверное. Он ничего уже не был ей должен.

– Хорошо. Есть пара мест.

– Может, тебе оставить денег? Чтобы были на всякий случай.

– Не надо, ты и так потратился на адвоката. Я справлюсь.

Паша кивнул. Вновь тяжкое молчание, разбиваемое тиканьем часов.

– Ты меня ненавидишь, да? – он вдруг тихо спросил.

– Нет, – ответила Соня, даже не соврав. Как она могла ненавидеть того, кого любила? Глупость же. – Мы просто слишком разные, я это поняла недавно. Но я благодарна тебе за всё, что было, за помощь…

Она умолкла, всмотрелась в его лицо. Пашины глаза были сухими, но их выражение заставило насторожиться. Соня много раз видела этот блуждающий пустой взгляд у пациентов, когда им было очень плохо. В такие моменты следовало звонить прикрепленному психиатру. Проверить, пьет ли пациент таблетки, вдруг прячет их под подушкой или в носки – одна женщина так делала, в ее носке нашли, наверное, таблеток двадцать, слипшихся в грязный волосатый ком. Посмотреть, не приготовил ли пациент веревку, резинку, пакет, осколок стакана, не отыскал ли вилку, спицу, ножницы, гвоздь. Вариантов самоубиться было много.

– Ты в порядке? – спросила Соня.

Паша молча кивнул, продолжая рассматривать ложку. Он закрылся, как лаковая шкатулка, и Соне это категорически не нравилось.

Она приблизилась, тронула колкие волосы на его макушке – всегда топорщилась прядь, сколько ни зализывай. Паша привлек ее к себе, уткнулся горячим лбом в живот, как ластятся большие псы. Несколько мгновений он не шевелился, ткань халата нагрелась от его дыхания. Соня погладила его по спине, чувствуя, как он моргает, как напряжены мышцы под ее ладонями и белым хлопком рубашки.

Он потянул за конец пояса, распуская шелковый скользкий узел. Пояс упал, свернулся на Сониных босых ступнях, халат распахнулся, и Паша, не спеша, перебрал губами кожу от пупка к груди.

Соня знала, что это в последний раз.

Ну и пусть, решила она, захлебываясь в сладкой духоте. Пусть. На несколько часов отсрочить одиночество – что в этом плохого?

Павел впервые написал в общий рабочий чат перед отъездом. Он обычно там не появлялся, непрочитанные сообщения копились сотнями, а тут решился.

«Коллеги! Игорь всё еще в СИЗО, давайте скинемся на адвоката, кто сколько сможет», и ниже номер карты. Он и сам перечислил сумму, плюс дал Игорю контакты лощеного адвоката Михаила. Оставшиеся деньги он снял со счета и зашил в подкладку сумки, с которой собирался ехать.

Но никто из коллег не ответил, словно не было такого человека по имени Игорь Лыков. Никто не желал знать про его проблемы в Коломне, всех интересовал только веселый мажор, успешный друг на бэхе, а не дилер с наркотиками в багажнике, не жертва произвола.

– Как ты? – спросил Павел.

Игорь по ту сторону видеокамеры пожал плечами. Заросший, небритый, одетый в синий комбинезон, он сидел на пластиковом табурете, широко расставив ноги. Он не улыбался, смотрел устало. Арок им там, похоже, не давали, выводили картинку и звук на монитор.