Максим Привезенцев - Дихроя. Дневники тибетских странствий [litres самиздат]

Походка выдавала незнакомца с головой. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он принялся что-то громко рассказывать на китайском. Язык его при этом заплетался не меньше, чем ноги, пока он шел к нам от подворотни.

Мы даже не успели ничего толком ему сказать – двое полицейских возникли, будто из-под земли, подхватили пьяницу под руки и увели прочь. Мы переглянулись и пошли дальше.

– И что это было? – спросил я у Ламы.

– Очевидно, проблема и ее решение, – глубокомысленно сказал Боря.

«Человек, когда он не раб, работает херово, а в свободное время пьет, чтобы не терять время зря и скорее подохнуть», – зевнув, сказал голос в моей голове.

Не успели мы пройти и пяти метров, как из-за поворота выскочила полицейская машина и затормозила рядом с нами. Пассажирская дверь открылась, и из машины вышел офицер.

– Нихао! – поздоровался он и, подойдя, протянул мне свой телефон.

Я ошарашенно уставился на экран, на котором был английский текст с примерным содержанием: «Простите, этот человек выпил лишнего и не в себе. Хорошего пребывания в нашем городе!»

– О’кей, – растерянно произнес я.

Офицер улыбнулся и, спрятав телефон в карман брюк, нырнул в машину. Миг – и она, сорвавшись с места, унеслась прочь, оставив меня и Ламу наедине с нашим удивлением.

– А это что было? – выговорил Боря наконец.

– То, что и должно быть всегда, правда ведь? – осторожно предположил я.

Когда мы вернулись в гостиницу, Лариса, Роман и Боря Гринберг уже сидели в фойе с баулами, остальных видно не было. Сходив в номер за вещами, я вскорости спустился вниз и, расположившись на диване, продолжил тестировать телефон, чтобы перед поездкой понять, насколько плохо обстоят дела с видео- и фотосъемкой.

– Макс, а скажи, пожалуйста, чем тебя вообще так заинтересовала эта… дихроя, которую ты ищешь по всему Тибету? – спросил Боря Гринберг.

– Тем, что, согласно легендам, она продлевает человеческую жизнь, – сказал я.

– Ты знаешь, после вчерашнего случая в чайном магазине я полазил по интернету, но нигде не нашел ничего конкретного про это ее свойство. Единственная доказанная польза от дихрои – она крайне эффективна при малярии. Всё.

– Ты же сам говорил – если не веришь в магию, зачем ехать в Тибет? – улыбнулся я.

– Ну да, тоже верно, – признал Гринберг.

Он кашлянул в кулак и добавил:

– Но, вообще, прямо сказать, я лично не до конца понимаю, зачем нужно продлевать жизнь – ну, просто потому, что смерть – это ведь… чудесно.

Видя мое удивление, Боря поспешно добавил:

– Ну, просто вдумайся: смерть есть определенный вид прогресса живых существ – ведь самые примитивные из них лишены возможности умирания. Так что это, по сути, эволюционное новшество. Представляешь, какой разброс: 3,8 миллиарда лет на Земле существует жизнь, и лишь порядка 600–700 миллионов – смерть, то есть значительно меньшую часть времени существования живых существ на нашей планете.

– Но… как шел процесс эволюции? Как-то ведь они… покидали этот мир?

– Не покидали, а делились, либо выходили из строя… механически, в результате неких форс-мажоров – замерзая или высыхая.

– То есть не из-за привычного нам старения клеток?

– Именно. Примитивные организмы не имели смерти как таковой, а более сложные вот умирают. Их цель – создать потомство, передав ему свой генетический код. Когда цель выполнена, необходимость в продолжении жизни, по сути, отпадает. Такая вот суровая штука эволюция, да…

Мобильник в его кармане разразился уведомлением о пришедшей эсэмэске, но Боря не обратил на него внимания и продолжил:

– Все это привело к тому, что мы называем «историческими последствиями»…

– Привело к религии, – с улыбкой сказал я.

– Может быть, и к ней тоже, – усмехнулся Борис. – Но не только. Задолго до религии и прочего, задолго до нас, примерно 500 миллионов лет тому назад, это все вылилось в «Комбрианский взрыв» – всплеск разнообразия живых организмов: диверсификация, мутация, разветвления, подопределение на новые страты, новые среды существования… и все это – благодаря смерти.

– Получается, смерть – это лакмусовая бумага естественного отбора?

– Да. Интересный нюанс состоит в том, что сказать: «Мы не хотим смерти» – это в каком-то смысле цивилизационно откатиться на несколько поколений назад. Бояться смерти – это в принципе чисто человеческое свойство. С другой стороны, другой рычаг эволюции – это борьба за жизнь, инстинкт самосохранения, выживание. Не будет этой борьбы, не будет выживания, виды будут просто исчезать, не успев эволюционировать. Поэтому в нас заложено это желание жить как можно дольше.

– Да, ради выживания люди могут перешагнуть через многое, пойти на любые жертвы, лишь бы увеличить свой век, – кивнул я.

– Все так. И это очень важный нюанс, потому что, говоря о долгожительстве сегодня, я практически убежден, что с высокой долей вероятности уже родился человек, который проживет в итоге 1000 лет.

– 1000 лет? – удивился я. – Но за счет чего?

– За счет того, что уровень жизни вырос, и сам срок жизни уже потихоньку учатся продлевать на немного. Тут важно понимать – не требуется продлевать жизнь разом на 900 с лишним лет, даже на 100 не нужно. Достаточно, чтобы появилась возможность продлить жизнь хотя бы на 20–30 лет.

– А там, за эти 20–30 лет, найдут способ еще продлить жизнь…

– Именно! Через 20–30 лет еще что-то продлит жизнь на те же 20–30 лет, потом изобретут еще что-то… и еще…

– Выглядит, как лестница на пути к бессмертию, где между ступеньками условные 20–30 лет.

– Ну, бессмертие все же относительное.

В фойе спустились Лама, Ребе и Дмитрий с Пашей.

Но тут есть очень интересный вопрос, который вообще в другой плоскости лежит: мы, как цивилизация, движемся в направлении, называемом «Пост Скерсети», или, по-русски, «Изобилие». Цивилизация пост-изобилия. Когда люди не тратят все свое время на то, чтобы выжить, а делают то, что им нравится. Все, что связано с гедонизмом или сибаритством, это то, что будет доступно широким массам.

– А раньше – только избранным, к примеру королям или некоторым дворянам.

– Да. До поры до времени это не было частью экзистенциальной реальности человека, но сейчас становится таковой. И это бесконечное… или почти бесконечное количество времени, которое окажется у человека в руках, заставит его мировоззрение полностью измениться. Обладая этим временем, человек сможет изучать все что угодно, сможет овладеть любыми специальностями…

– Заниматься любыми видами искусства…

– В точку! И это все не ограничено никакими временными рамками. Почему я говорю об этом сейчас? Потому что, мне кажется, цивилизация постизобилия – это цивилизация, которая, увы, сильно отличается от того, что мы называем сегодня человечеством. По этой причине можно считать человека, который живет очень долго, как совершенно другой вид, не человек в том значении слова, к которому мы привыкли.