Максим Привезенцев - Дихроя. Дневники тибетских странствий [litres самиздат]

Передохнув, караван продолжил путь. Возчики сразу предупредили, что оставшаяся дорога до Лабранга населена тангутами, которые нередко устраивают засады на путников, а потому следует держать оружие наготове. Сами салары вооружились фитильными ружьями, а Цыбиков и его товарищи держали наготове револьверы и сабли. К счастью, обошлось без стычек, и вскоре караван достиг широкой долины, именуемой Ганчжа-тан 3. Здесь было великое множество тангутских палаток, рядом с которыми пасся скот – овцы и яки.

– Пастухи, – в ответ на вопросительный взгляд Цыбикова сказал один из провожатых. – Не опасны.

Обитатели палаток взирали на проезжающий мимо караван хмуро, но без злобы – скорее, просто не рады были чужакам, заглянувшим к ним на пастбище. Провожатый не соврал: пастухи на жизнь путников не зарились – куда больше их волновала сохранность скота.

«Простые люди с простыми принципами и простыми целями…» – подумал Цыбиков, глядя на блеющих овец и степенных суровых яков.

К концу дня, миновав широкий перевал, караван саларов наконец достиг цели своего путешествия – долину реки Сан-чу, где находился монастырь Лабранг, или в переводе «Ламаистский дворец – круговорот благ». Основал его в далеком 1709 году первый перерожденец Чжамьян-шанбы, философ Агван-Цзондуй, бывший в близких отношениях с пятым Далай-ламой, известным также как Великий. Его толкованиями стали руководствоваться со временем почти все богословские факультеты Монголии, русского Забайкалья и, разумеется, Амдо – родины Агвана-Цзондуя. Здесь же, в Амдо, он в самом начале восемнадцатого столетия основал Лабранг, здесь же и умер в 1721 году.

Достигнув монастырской улицы, Цыбиков и его спутники по примеру саларов спешились и повели мулов под уздцы. Востоковед обратил внимание, что в сравнении с Гумбумом здесь царила практически идеальная чистота, а в подворотнях не выли обиженно оголодавшие дворняги. Легкий аромат благовоний – и все, ничего более.

«Блаженство…»

– Где остановимся на ночлег? – спросил Цыбиков, рассматривая дома, стоящие по обеим сторонам улицы.

Как и в Гумбуме, жилища простых монахов больше походили на нищенские халупы – низенькие, глинобитные, они попросту меркли на фоне храмов и дворцов перерожденцев.

– Просто следуй за мной, – уверенно заявил Даший, и востоковед не стал спорить.

Путники остановились у Норбу-Намгана, монаха, жившего в скромнейшем домике с двумя комнатами: одна отводилась под спальню, вторая – под кухню. Цыбиков, увидев, сколь бедно живет хозяин, хотел было искать другое пристанище, но Даший отговорил его от этого.

– Не обижай хозяина, Гомбожаб, – тихо попросил он. – Ему гости всегда в радость.

«Как и любому достойному ламаисту», – хотел было сказать Цыбиков, но сдержался и согласился со спутником – обижать радушного хозяина не хотелось.

Путники стали заносить внутрь вещи, дабы салары могли отправиться обратно в свою бедную деревеньку. Слуги помогали по мере сил, однако, когда один из них взялся нести молитвенный барабан Цыбикова, востоковед тут же забрал его себе.

– Это личное, – мягко сказал востоковед и скрылся в доме.

Шагая к двери, Цыбиков спиной ощущал недоуменный взгляд бурятского ламы и мысленно проклинал себя за излишнюю заботу о молитвенном барабане, которая могла вызвать ненужное любопытство или подозрение.

«Надо быть осмотрительней», – в очередной раз напомнил себе востоковед.

Проснувшись рано утром, путники первым делом отправились к статуе 80-футового Майтреи, которая хранилась в большом каменном здании с позолоченной крышей. Подойдя к двери, Цыбиков обнаружил над ней деревянную табличку с надписями на четырех языках.

– «Благословеннорадостный храм», – с придыханием произнес Даший.

Они вошли внутрь и остановились возле медной статуи Майтреи. Строго говоря, 80-футовой она не была, хотя, согласно верованиям ламаистов, Майтрея, Будда будущего, будет иметь именно такой рост. Цыбиков слышал, что неточность в размерах монахи оправдывали, говоря, что данная статуя изображает Майтрею-ребенка, лет 8 или около.

«Смекалке их можно только позавидовать», – думал востоковед, глядя в голубые глаза Майтреи с полуопущенными веками.

– Мне нужно отлучиться, Гомбожаб, – сказал Даший, привлекая внимание Цыбикова. – Встретимся дома у Норбу-Намгана.

– Как скажешь, – легко согласился востоковед.

Ему стоило большого труда, чтобы скрыть свое облегчение.

«Надо обязательно сделать снимок статуи Майтреи. А еще где-то здесь должны быть медные статуи Цзонхавы и Дол-мы…»

Даший ушел, и Цыбиков остался в долгожданном одиночестве. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что соглядатаев поблизости нет, Гомбожаб поставил молитвенный барабан на один из постаментов, расположенных у входа в зал со статуей Майтреи. Затем едва уловимым движением открыл специальный лючок, за которым скрывался объектив фотографического аппарата. Прикинув расстояние, парой щелчков выбрал подходящий набор линз и, помедлив, нажал на кнопку.

«Снято».

Шаги позади заставили Цыбикова спешно закрыть все посторонние лючки в барабане и обернуться. Это были двое монахов. Поприветствовав Гомбожаба, они прошли к статуе Майтреи и склонили головы, а востоковед, подхватив молитвенный барабан, покинул здание, дабы не мешать молитве.

«Нужно быть осторожней… иначе новый снимок может стать последним».

К сожалению или к счастью, больше возможности воспользоваться фотоаппаратом Цыбикову не представилось. Шагая домой, он испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, он безумно боялся быть разоблаченным, с другой – переживал, что не сможет сделать достаточно снимков.

Дабы хоть немного примириться с собой, Гомбожаб решил заглянуть на цон-ра 4, чтобы его сфотографировать. На рынке было людно; многие монахи посещали его после собраний в цокчэнском дугане, чтобы приобрести себе пропитание. Цыбиков, глядя на ламаистов в цветных одеждах, вспомнил их вчерашнюю беседу с Норбу-Намганом.

– А какова цель этих собраний? – спросил Гомбожаб.

– Там разбирают проступки и карают виновных розгами, – охотно ответил радушный хозяин.

– Надо же. И что, посещение обязательно?

– Вовсе нет. Но во время чайного перерыва каждому присутствующему раздают по кусочку масла, и это привлекает на собрание многих небогатых монахов, вроде меня, – улыбнулся Норбу-Намган. – Да и розги – не самая страшная кара для провинившихся. Тех, кого изгоняют из монастыря за провинности, прилюдно бьют розгами на цон-ра, оттаскивают за ноги и отрезают носы, уши и руки.

В то утро, к счастью, никого из храма не изгоняли и на рынке шел обычный торг. Однако не успел Гомбожаб даже открыть потайной лючок на барабане, как на цон-ра нагрянула охрана монастыря и стала разгонять собравшихся.