Лариса Порхун - Зелёный мёд

Возвращаться в ресторане не было никакого желания, и я подумывала, как бы лучше улизнуть. В идеале, конечно, прямо сейчас, по-английски, но контуженая совесть шипела, чтобы я, имея в запасе более-менее веский предлог для убытия, по крайней мере, поблагодарила хозяйку. Собираясь выйти из беседки, я увидела, как на подъездной дорожке остановилось такси. Через минуту показался Борис, провожающий к автомобилю мать своей любимой женщины. Та сквозь слезы говорила:

– Да что же это, Боря, я ведь даже попрощаться не успела толком с Юленькой. Растерянный и суетящийся Борис, мягко отвечал:

– А может оно и к лучшему, тёть Наташ, а? Ни к чему это… Ну, правда, долгие проводы, лишние слезы… Женщина помотала головой и остановилась у машины, прижав ко рту платок:

– Это же надо, моя дочь при всех заявляет: «Выведи, ты её, Борька, такси приехало, нам истерик тут только не хватало…», – она взяла Бориса за руку, и горячо проговорила:

– Беги от неё, сынок, ты думаешь, я не понимаю ничего? Я все понимаю и вижу тоже все! Эдика уже нет, с Юлькой, я знаю, что тоже не свидимся, она и до тебя доберется, верь мне, сынок.

Борис, с побелевшими губами, открыл заднюю дверь и усадил её.

– Вы ошибаетесь, Наталья Ивановна. Если вы так думаете, вы совсем не знаете Марины… Как она любила Эдика, и как сестру обожает. И сколько делает для семьи… Шофер завел мотор. Наталья Ивановна, перебивая Борю, крикнула срывающимся голосомв окно:

– Пропадешь, сынок! Послушай меня, уезжай к своим пока не поздно! Ты хороший, добрый, но слепой… А незрячий ты, как и Сережа, оттого, что любишь безоглядно… Машина уехала, а мы с Борисом все стояли по обеим сторонам дороги и обескуражено смотрели ей вслед, а затем друг на друга. Он улыбнулся мне какой-то слабой, беспомощной улыбкой, и сказал:

– Бедная женщина, ну, конечно, сына потерять, а тут ещё дочь уезжает в чужую страну… Боря пожал плечами, – Сама не понимает, что говорит…

Через неделю после того, как Юля встретила своё шестнадцатилетие, она улетела в Китай.

5

Когда Марина увидела в дверях Алика и Юру, сослуживцев мужа, она поняла всё и сразу. Она попятилась вглубь квартиры, закрывая себе ладонью рот. Юра, с серым лицом, потоптался в коридоре и, запинаясь, произнес:

– Марина… Сергей…

Она остановилась, посмотрела на них неестественно блестящими глазами и четко произнесла:

– Уходите, прошу вас, – и вытянув протестующе вперед руку, когда Алик, сделал к ней шаг, добавила:

– Немедленно…

В тот день Светка позвонила мне и закричала в трубку:

– Серега Маринкин разбился, представляешь?! Парашют не раскрылся, а запаска почему-то не сработала, ты слышишь меня?! Он на полметра в землю ушел!

После разговора с командиром части внутри у Марины ледяной комок стал ещё больше. Он давил на грудь, ребра и постепенно стекал в желудок. Она ничего не чувствовала, кроме усталости и раздражения. Женщина не могла понять чего хотят от неё все эти люди. Её муж погиб во время занятий по боевой подготовке, совершая очередной рядовой прыжок с вертолета МИ-8 на высоте 700 метров при самых благоприятных погодных условиях. Ей это было известно. Да, она знает, что за плечами у мужа сотни прыжков и звание «инструктор-парашютист». Что ж и на старуху бывает проруха. Она даже не старалась вникнуть в то, что ей говорил командир и товарищи Сергея. – Только не сейчас, – умоляла она, – Не сегодня. Она не может больше слышать эти версии про отказ основного парашюта, который, возможно, произошел из-за того, что карабин не зацепился за трос принудительного раскрытия. Или выслушивать бредовые идеи о том, что парашют, возможно, был неправильно уложен. Это у Сергея?! Который лично обучил стольких бойцов и имел бессчетное количество летных часов выпускающим? Который столько лет помогал, контролировал, настраивал и являлся примером?! Да у него за пятнадцать лет службы ни одного несчастного случая! Он парашютное дело, его теорию и практику, знал лучше, чем свои паспортные данные.

Марина просто хотела, чтобы её с детьми оставили в покое. И, по возможности, перестали мусолить имя Сергея. Она об этом так и сказала. И командиру в том числе. Он в ответ, направляясь к выходу, заверил, что возьмет под личную ответственность и примет самое непосредственное участие в тщательном расследовании всех обстоятельств этой трагедии. Марина рассеянно кивнула и закрыла дверь.

Именно на поминках я узнала, что Алик прыгал за Сергеем и вообще был последним, кто видел его в живых. – Я смотрю, – возбужденно говорил он Светке, которая работала в этой же части, – У него купол основного не вышел и времени совсем мало остаётся, – Алик внимательно глянул на двух-трех подошедших людей и откашлялся. – Я ему ору, показываю, мол, открывайся, выпускай запаску, не жди, а он улыбается и кивает головой, типа, всё норм, не психуй, – он выпил залпом рюмку водки, обвел присутствующих воспаленными глазами и перешел на шепот:

– Вы понимаете, что это не несчастный случай, – Алик провел по волосам, поднял и снова опустил пустую рюмку, – Я же летел за ним и пусть недолго, но четко видел, что он и не пытался ничего сделать, – Алик оглянулся, замолчал, налил себе и снова залпом выпил. Юра, который тоже сидел рядом, наклонился к нему и что-то очень тихо шепнул. Алик выпрямился, снова озираясь и бормоча:

– И что с того… Нельзя же молчать… Да у меня, я ж тебе говорил, третьи сутки лицо его перед глазами стоит… И эта улыбка его… Как жить теперь с этим? Юрий, строго глядя на Алика, отрицательно, даже с некоторой укоризной, медленно покачал головой. Мы все, не сговариваясь, посмотрели на Марину. Но даже если кто-то из нас и переживал, что она может что-то услышать, это было совершенно напрасно. Марина сидела равнодушная, отстраненная и холодная, как снежная королева. Сходство добавлял и невысокий щуплый Боря, сидящий от неё по левую руку и с преданностью Кая заглядывающий ей в глаза. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, насколько она далека от места, в котором сейчас находится.

Словно почувствовав что-то, Марина посмотрела в нашу сторону. Но при этом никого не видела. Она смотрела куда-то, что находилось явно за пределами этого небольшого зала. Вглядывалась сквозь нас, будто старалась разглядеть что-то очень важное. И не могла или не знала как это сделать. В голове снова и снова возникал эпизод их с мужем ссоры накануне его гибели. И не сама размолвка, она была пустяковой, Марина даже не помнила, с чего все началось. Сережа задал какой-то вопрос, она резко ответила. Или ему так показалось. Он побледнел и настаивал на объяснении, она посоветовала ему не заниматься ерундой. А затем погладила по щеке и поинтересовалась, не опоздает ли он на службу. Но совсем не это беспокоило её. А его фраза, которую он произнес уже стоя в дверях: