Валерий Юабов - Долгая дорога

Я и сейчас с большим удовольствием слушаю, как разговаривают итальянцы, в Нью-Йорке для этого достаточно побывать в Литтл Итали…

Впрочем, поначалу итальянский темперамент меня то смешил, то пугал. Услышав через открытую дверь громкие голоса, я выбегал на террасу и с тревогой глядел вниз: «Что там за скандал? Или уже драка?» Но нет, я каждый раз ошибался. Никакого скандала: два мужика, вполне приличного вида, стоят и беседуют… Ну, может, и спорят о чем-то. Но до чего же громко! И как энергично жестикулируют! Собрав вместе кончики пальцев правой руки, машут кистью вверх-вниз, вверх-вниз перед самым лицом собеседника. Кажется, вот-вот ударят друг друга по носу.

Чего эмигранты никак не могли понять, так это итальянского образа жизни, дня, разделенного на две части знаменитой сиестой. Вообще-то «сиеста» – это празднество, карнавал, но у итальянцев так называется дневной отдых, перерыв в работе. В Италии с начала лета до поздней осени рабочий день длится с утра примерно до часу, потом начинается сиеста и продолжается она до самого вечера, часов до шести, пока не спадет дневная жара. Только после этого сколько-то еще длится работа… «Как это можно? Разве так делают бизнес?» – пожимали плечами эмигранты. Итальянцы считали иначе. Они пережидали жару с комфортом, в прохладе – дома, в кафе или на пляже…

…Вот так – вспоминая, перекидываясь мыслями с одного на другое, сидел я перед раскрытой тетрадью. А написать ничего не мог. События и впечатления перемешивались, я не находил слов, чтобы их выразить, мысли разбегались, не складывались фразы. Ну и ладно, решил я, начну-ка с сегодняшнего дня…

Но и о сегодняшнем дне я не знал, как написать. Поерзал на стуле, повздыхал, и в дневнике появилась короткая фраза:

«5 октября, пятница. С утра ходил в школу, отзанимался. Купил фотопленку, черно-белую. Получили от дяди Авнера и дяди Миши письма. Скучновато».

Вот и все, что вышло из-под пера новоявленного Робинзона…

Еще много лет пройдет до тех пор, когда детские и юношеские воспоминания начнут возникать во мне, как яркие, живые картинки, о которых я смогу рассказать.

Мои «творческие муки» прервал громкий свист за окном. За мной пришли братья Мушеевы, Эдик и Сергей. Этот свист – мы работали над ним еще в Чирчике – ни с чем не спутаешь. Свистим губами, а не через зубы, очень энергично, на особых тонах. Словом, у нас свои позывные и теперь они каждый день звучат в Италии!

Захлопнув дневник, я схватил полотенце и побежал вниз. Родители вместе с Эммкой на весь день уехали по каким-то делам в Рим, значит, я свободен, смогу накупаться вволю!

…Поглядите-ка на красавцев, шагающих по улице Дуца Абруци! Волосы до плеч, на смуглых лицах темные очки, фирменные футболки и джинсы в обтяжку. Они посвистывают, посмеиваются, походка легка и упруга. Поглядишь – итальянские парни, не отличишь их от местных ладиспольских пижонов. Однако же это мы, мы! За сорок дней, загорев на здешнем ласковом солнце, мы и лицами стали схожи с итальянскими ребятами. И одеваться по их моде оказалось нетрудно, магазинов хватало. Словом, сбылась мечта советских мальчишек…

Ладиспольский пляж не назовешь шикарным, здесь нет ни лежаков, ни шезлонгов, ни пляжных зонтиков. Но чистый, светлый песочек, но теплое голубое море, но прибой с его древним напевом, что может быть лучше? Сегодня рабочий день, к тому же на берегу довольно ветрено, однако людей на пляже много. В основном, конечно, эмигранты, ведь мы здесь вроде курортников. Большой экскурсионный катер – он каждый день плавает вдоль побережья – причалил к берегу, высаживает пассажиров. Играет на борту музыка, знакомый голос поет знакомую песню. Адриано Челентано исполняет «Солнечную!» Закрыв глаза и прищелкивая пальцами, мы упоенно подпеваем. В Италии мы утоляем и утоляем свой музыкальный голод. Здесь уже не приходится гоняться за пленочками, выпрашивать их друг у друга, переписывать. На телевидении каналов не сосчитать, не меньше пятидесяти, можно включать программы чуть ли не всех стран Европы, сколько хочешь смотреть и слушать любимые рок-группы.

Помню свое потрясение, иначе не назовешь, когда в первый раз увидел я на экране знаменитую тогда группу «Бони М». Было это еще в Вене, у Галибовых, бабушкиных родственников. Игорь включил телевизор и вдруг раздалась знакомая мелодия… Я слышал ее до этого только на магнитофоне, а самих английских музыкантов – трех черных девушек и парня – видел лишь на плохой фотографии. И вот они передо мной на экране! Пышные курчавые шевелюры, гибкие тела, переливаются и блестят открытые платья, на шею накинуты цепи. Так вот они какие, «Бони М!» Глядя на них, я сильнее, чем прежде, наслаждаюсь голосами, мелодией, манерой исполнения, я во власти движения, ритма. И вдруг я заметил, с каким удивлением смотрит на меня Игорек. Он вроде бы хотел переключить канал, но не стал, увидев мое восторженное лицо. Я тоже удивился: как отключить такое выступление!.. Да, действительно, за границей люди меняются, подумал я.

Ни со мной, ни с моими друзьями этого пока не произошло. Наш голод утолялся, конечно, но не пропадал. Впрочем, кто знает, может, пройдет время и мы пресытимся так же, как мой австрийский родственничек?

– Ну, Валера, в последний раз?

С воплями и смехом мы кинулись в море.

Для братьев это действительно было последнее купанье в Средиземном море. Мушеевы получили разрешение и улетали в Штаты послезавтра. Опередили нас. Мы оставались здесь одни, надолго ли, неизвестно.

«Совсем как у Р. К.», – так говорил я себе, когда мне казалось, что какое-то событие в моей жизни схоже с Робинзоновым.

– Ай вил ворк…

– Нет, мама, нет! Не «в», понимаешь? Тут буква «дабл-ю». Нужно вытянуть губы – я же показывал… Смотри!

Я старательно вытягиваю губы трубочкой и повторяю: «Ай уил ворк».

– Слышишь? Ты вытяни губы, будто свистишь… Ну, попробуй, свистни!

Мама кивает и, растянув рот, свистит через зубы. По-другому она свистеть не умеет.

– Мама, смотри…

– Вей вонт ту ворк…

– Папа, не «вей», а «дзэй»… Да, по-русски нет такого звука… Кончик языка – к верхним зубам… Глубже, к основанию. А губы немного расходятся… Ну, давай!

– Д-ш-э-э-й… – выдавливает из себя папа, выставив язык далеко вперед, будто дразнится.

Так начинается теперь наш день. С урока английского, где родители – ученики, я – учитель.

Не каждому сыну достается такая почетная роль, и она мне нравится. Конечно, уроки проходят трудно, но родители стараются. Когда я их поправляю, иногда злясь, теряя терпение, у них такие виноватые лица, как у двоечников у нас в классе.

Но дело не только в том, что на уроках я наслаждаюсь своей властью. Став учителем, я словно бы сразу вырос, особенно в глазах отца. В наших отношениях, достаточно сложных, произошел какой-то сдвиг.