Арина Теплова - Птичка

Едва Скарятин вошел в садовую калитку с торцевой стороны усадьбы, как почувствовал нечто неладное. Какое-то шестое чувство подсказало ему, что в доме витает какой-то странный запах. Прихрамывая и умело опираясь на трость, Дмитрий, проворно приблизился к детским качелям, и еще издалека услышал мелодичный женский смех. Странный до боли знакомый голос, почудился ему, когда он вышел на лужайку.

Остолбенев от картины, которая неожиданно открылась ему, Скарятин застыл на месте, ощущая, что ему не хватает воздуха. Молодая женщина в дорогом голубом платье, играла в салки с Петрушей. Очередной раз, поймав мальчика, светловолосая женщина подхватила его на руки и, закружив начала целовать малыша в розовые щечки. Ее стройная фигурка, нежные изгибы рук, светлые, почти белые волосы, собранные в затейливую прическу с локонами, поворот ее головки, маленькая белая туфелька, которая выглянула на миг из-под платья, невозможно узкая талия, в сравнении с полной высокой грудью, сладкая приятная улыбка, и темный бархатный разрез ее глаз – все это было до судороги в сердце знакомо Дмитрию. Аглая, а это была действительно она, появилась здесь, в его саду, словно по волшебству, и вот так просто играла с Петрушей.

Аглая вдруг замерла, заметив Скарятина, так же как и Акулина Федоровна, которая стояла неподалеку. Обе женщины устремили испуганные взгляды в сторону Дмитрия, как будто он застал их за неприличным занятием. Спустив сына с рук, Глаша выпрямилась и внимательно посмотрела на Скарятина, который стоял, словно окаменев, с побледневшим лицом всего в десятке шагов от них.

Безумные дикие мысли тут же захватили существо Дмитрия, и он ощутил, как его сердце бешено стучит в висках. Эта женщина, которая была так нужна ему два года назад, женщина, которую он обожал многие годы до того, женщина, из-за которой он пошел на подлость, женщина, которая оставила его так легко и, наконец, женщина, которую он желал увидеть хоть на миг все эти долгие полтора года, сейчас была перед ним и смотрела на него печальным призывным взглядом. Весь этот год он безумно желал разыскать ее, броситься за ней, и вымаливать у нее прощение на коленях, но не мог. Его гордость, которая была слишком уязвлена, не позволяла ему опуститься до подобного унижения перед женщиной. Нет, он никогда бы не допустил, чтобы Аглая узнала, как он страдал из-за нее, и умер бы под пытками, но никогда бы не открыл ей страданий своего сердца. И теперь, когда он видел перед собой Глашу, она показалась Скарятину еще прекраснее, чем он помнил ее. Ее глаза темные, яркие с поволокой словно светились, озаряя ее бледное нежное лицо. В тот миг он ощутил, что никогда не любил ее сильнее, чем сейчас. Не в силах сдержаться, будучи под властью обуявших его чувств, Дмитрий судорожно сжал правой ладонью набалдашник трости. Не контролируя своих действий, он невольно протянул вторую свободную руку к ней, одними губами прошептав:

– Моя птичка…

Не понимая, отчего Скарятин ведет себя так странно и, отразив на его лице целую гамму чувств от удивления, до нежности, Аглая громко произнесла:

– Добрый день Дмитрий Петрович, – она сглотнула нервный комок и добавила уже более твердо. – Нам надобно поговорить.

После ее слов, Дмитрий как будто опомнился и осознал, что Аглая не является плодом его больного воображения. Она была до того реальна, соблазнительна и желанна, что он начал нервно дергать галстук, который стягивал его шею, чтобы нормально дышать. Лишь спустя минуту, повелительно обратившись к няне Петруши, он глухо произнес:

– Уведите мальчика.

Сделав несколько прихрамывающих шагов, и остановившись напротив молодой женщины, Скарятин краем глаза проследил за тем как, Акулина Федоровна подхватила недовольного Петрушу на руки и исчезала с ним на розовой алее. Дмитрий, наконец, справился со своим волнением, и перевел настойчивый темный взор на Аглаю.

– Вы приехали, чтобы остаться в моем доме? – задал он щекотливый вопрос вполне спокойным тоном. Он продолжал судорожно сжимать ладонью набалдашник трости, пытаясь всеми силами держаться и не показать ни единым жестом, ни единым взглядом, как взволнован. Дикая нереальная надежда на счастье забрезжила в сердце Дмитрия, и он почти ощутил вкус нежного тела Глаши на своих губах.

– Вы прекрасно знаете, что это невозможно, – заметила она, поджав губки, и опуская прелестный взгляд на кисти рук, которые нервно теребили оборку на платье. – Николай Петрович, мой муж. Вы знаете, что я не могу быть с Вами. Я приехала из-за сына. Мне плохо без Петруши, ежечасно мысли о нем мучают меня.

– Вы приехали только из-за сына? – спросил он бесцветным голосом.

– Дмитрий Петрович, Вы должны понять меня! – воскликнула она в сердцах и устремила на него горящие темно-ореховые глаза. – Я его мать. Я не могу находиться вдали от него. Я должна видеть его!

Она видела его бледное лицо, и чудовищный уродливый шрам, который начинался со щеки, расширялся к шее, и далее скрывался за складками высокого галстука. Его волосы черные и густые, были немного тронуты сединой у висков. Трагичный нервный оскал его полных губ, делал его лицо похожим на маску. Некогда живые глаза его, теперь имели лихорадочный темно голубой оттенок.

– Когда Вы сбежали словно воровка, Вы не думали о сыне, – произнес Дмитрий тихо, словно сам себе. – А теперь…

– Прошу Вас, позвольте мне хотя бы иногда видеться с Петрушей, – с мольбой в голосе воскликнула Аглая, перебив его, и в порыве, чуть придвинулась к нему.

Скарятин тут же выставил вперед руку, словно предостерегая ее от приближения. Она замерла от него в нескольких шагах. Аглая не понимала его странного темного взгляда и выражения его лица, похожего на восковую маску. Она лишь ждала своего приговора.

Дмитрию до безумия хотелось приблизиться к ней и обнять ее. Прошептать ей как она желанна и что он до сих пор любит ее. Но он не мог. Не мог, ибо она этого не хотела. Она приехала только ради ребенка. Он Дмитрий был нисколько не интересен ей, как и тогда два года назад, когда она без колебаний уехала с Николаем. Он осознавал, что если бы не Петруша, Глаша бы никогда не появилась на пороге его дома. Это горькое осознание ее безразличия к себе, вкупе со своей до сих пор пылающей страстью к этой женщине, привело Скарятина в бешенство. Он ощутил, что его рука до боли сжимает набалдашник трости.

Гнев перекосил лицо Дмитрия, сделав его страшным.

– Пойдите прочь из моего дома, нахалка! – прохрипел он, едва сдерживаясь, чувствуя, что готов сделать нечто ужасное. – Петрушу Вы больше никогда не увидите!

Аглая отшатнулась от него в страхе, увидев перекошенное дикое лицо Скарятина. Попятившись от него, она тихо произнесла: