Инга Кузнецова - Изнанка [litres]

– Девушка, ваш платочек, вы потеряли.

Это говорится на каком-то другом языке.

– Спасибо, – на том же языке отвечает Бель.

Я бы мог вернуться к ней, если бы остался там. Но я уже отдаляюсь от Бель. Я на покрове не-Бель. Я окружён другим теплом.

Когда ты начинаешь кого-то терять (это не всегда происходит сразу – испытание неполной разлукой, как я понял, может затягиваться на долгое время, на маленькую или большую или даже бесконечную бесконечность), да, когда только начинаешь терять, всё учит тебя обманываться. «Нет, – думаешь ты. – Тот, кто мне важен, он ещё рядом. Он или она со мной, и это главное. Я ещё чувствую его. Я слышу его ритм».

Но это неправда. Я уже не слышу ритма Бель. Он уже перебит чем-то более энергичным. Резкое рассечение тёплого стоялого воздуха – это простая сила несёт меня, чтобы опрокинуть в прохладу. Оно раскатывает меня на странной полужидкой поверхности, плёнке. Мутной почти-прозрачности, под которой близко – чей-то жидкопровод. Грубая сила загоняет меня под эту слизистую плёнку и трамбует со странной яростью. Я теряю отростки и чувствую: меня здесь не хотят, я – помеха.

Я вижу теснящиеся снизу, под плёнкой, бестелесности. Их трудно узнать. Слизистое вокруг начинает наливаться яркостью и вспухает. Всё вытесняет меня, но выпрастываться некуда – сверху продолжает давить тёплая грубая сила.

– Простите, вы меня не пропустите? Что-то попало в глаз.

– Да, конечно. Пожалуйста, – голос Бель далёк.

Вместе с новым Хозяином мы отклоняемся от него; звуки ещё вибрируют, угасая.

– Пассажиры авиасудна, займите свои места. Самолёт входит в зону турбулентности.

«Не паниковать. Намочить салфетку, приложить к глазу. Чёрт, и капель нет. Всегда беру с собой, а тут забыл. Приземлимся – и промою как следует. Думаю, ничего страшного. Соринка какая-то попала. Натёр, наверное. Не мошка же? В самолёте? Нет, конечно. Но глаз слезится, и какие-то точки плывут. То крупней, то мельче. А давно ли я был у окулиста? Не помню. Не было причин обращаться. А теперь какие-то точки. Мешают. Может быть, пора на обследование? Ничего серьёзного, конечно, не обнаружат, но на всякий случай? Вот только когда?

Э, да перестань. К чему эта паранойя? Это же просто соринка. В своём глазу бревна не увидать. Какое там бревно?! Сейчас все пройдёт.

С глазами не должно быть проблем. Со здоровьем у меня никаких проблем, всё тип-топ. Проблемы в другом. Вернее, сейчас меня волнует одна проблема. Отец. Вот это ходячая проблема. Не знаю даже, радоваться или нет, что настолько ходячая. Выходит в гости – и потом ищи его свищи. Хочешь не хочешь, а придётся мне этим всем заниматься. Всю жизнь мечтал. Он нами не занимался, а я им должен! Ну что тут сделаешь? Альцгеймер это называется. Прогрессирует быстро. Отца надо переубедить. Врачам он, видите ли, не доверяет. Зато доверяет приятелям. Не помню, чтобы раньше он был таким общительным. К нам с сестрой, например, его не тянуло. Да он годами, бывало, не мог с нами встретиться. Так был занят своими изысканиями, которые ни к чему не ведут. Был весь в себе и в своих наполеоновских прожектах. Ну и что в итоге? Вот это вот всё?

А я? Отец, неужели я так на тебя похож? Я ведь тоже стал трудоголиком. Кому лететь в командировку, они даже не спрашивают. Всё ясно – мне. Чёрт, глаз дёргается. Может, мне тоже ни о чём не помнить? Может, это выход? Ему-то сейчас кажется, что мы виделись раньше часто, что он приезжал, чтобы поздравить нас со всеми праздниками. Кажется, он нас путает с чьими-то другими детьми. В детстве я ещё ждал его, конечно, а потом перестал. Я и сам не помню, когда мы в последний раз виделись. Неужели когда я получал степень? Мама тогда была как струна. Он приехал, с трудом узнал меня, был растроган и, конечно, напился. Боже, боже! Как давно это было! Ну а чего ты хотел, а? Время летит, а люди не меняются. Верней, в них не меняется именно то, что и раньше мучило тебя. Между мамой и отцом, между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой чёртово время летит быстрей, чем скоростные лайнеры этой дурацкой авиакомпании. И ведь её бездарная реклама кем-то щедро оплачена».

Мой новый Хозяин сейчас не говорит (никакого голоса не слышно), но я понимаю то, что он не говорит. Он это не говорит самому себе. Я считываю непроизнесённую внутреннюю речь. Я слишком близко к источнику его аутосообщений.

Это поразительно. Такой тесной связи с Хозяевами у меня ещё не было. Я очень близко к центру желаний и надежд Отчётливого Хозяина. Я точно перехватываю его мысли. Я начинаю в них обживаться. Как называется эта часть гигантского тела-мира, в которой я сейчас? Как я сюда попал?

Я прорывался сквозь ряды необычных отсеков. Их стенки были более тонкими, влажными и упругими, чем те, в которых я бывал раньше. Узкие трубопроводы пронизывали их насквозь, их оболочки были прохладны. После отсеков первого и второго уровня следовали камеры с удивительными приспособлениями, прозрачными и обтекаемыми. Они непрерывно испускали слабо колеблющиеся тени, которые переворачивались и наслаивались друг на друга, образуя моментальные отчётливости. Моментальные – увы, я не успевал их осознать, но догадывался, что они связаны с реальностями, с наружными и внутренними мирами.

Видимо, видел эти миры Отчётливый Хозяин нечётко. Но думал о них отчётливо.

Заворожённый приключениями теней, я не заметил, как прорвал узкий канал, трубопровод, уходящий в далёкие дали. Я упал в поток жидкости, кишащей мелкими тварями, пузырьками, пластинками, кругляшами и тонкими линиями. Мутный питательный поток повлёк меня, не давая пробовать подворачивающуюся пищу. Мои отростки соскальзывали, им некогда было цепляться и не с чем соединяться. Но вот меня вынесло к какой-то стене, и я врезался в выщерблину. Войдя отростками в мягкую ткань, я сразу почувствовал облегчение: ямки были точно идеально созданы для моих рецепторов. Здесь, омываемый потоком жидкости снизу, я и завис.

«Сначала к Анне. К Анне? Нет, пожалуй. Не сегодня. Завтра утром совещание. Благотворительные проекты, будь они неладны. Позвоню ей из такси, извинюсь. Нет, на свидание нет сил. И глаз проверить бы. Но это уже завтра. Ах да, отец. Придётся заехать. Не нравятся мне его сообщения. Просто хандрит старик или это алкоголь? Мне надо бы наладить контакты с его соседями. Договориться. Пусть присмотрят. Я не всегда же могу всё бросить и приехать. А он ещё забудет газ погасить. Надо бы оставить им сумму. Сделать комплект ключей. Наверное, он просто скучает, старый дурак. Жизнь прошла. Чего-то ему не хватает. Совести ему не хватает – это точно».

Мир, в котором мы, медленно падает. Мы – мой новый Хозяин и я и другие «граждане пассажиры», отдалённые Гиги, обладатели разных голосов, носители миров, способные к самостоятельному движению и нет. Эти голоса для меня сливаются в сплошной гул, в неопределённую музыку.