Инга Кузнецова - Изнанка [litres]

Но, кажется, у каждого из них есть ещё один, более глубинный страх. Общий. Находясь в камерах Хозяйки, я могу к нему прикоснуться – он твёрдый, упругий, свёрнут в тонкие трубочки и лежит неприметно под более нежными плёнками и слоями мякоти. В тех Гигах, с кем говорит Хозяйка, я улавливаю его как звук (он кажется низким, почти неразличимым гудом). Глубинные страхи других Гигов реагируют на её страх, как бы подключаются к нему. Возможно, сами Гиги ничего не знают об этом.

Может быть, это отложенный страх их бесстрашных предшественников, живших в сдвинутой назад реальности. Нерастраченный страх предшественников, который был передан нынешним Гигам неизвестным мне способом. В обычной жизни Гига он не активирован, а тщательно свёрнут и как тайна упакован внутри центральных резервуаров, которыми оснащён каждый отсек гигантского тела. Отсеки и камеры очень разные – разных форм и размеров, разных условий для жизни полусуществ, населяющих их. Но тайна у всех отсеков одна. Когда этот глубинный гигантский страх по каким-то причинам активируется и выпускается, он быстро захватывает, заполняя собой, всё пространство отсека.

Тесно и липко в отсеках Гиганта, активировавшего свой глубинный страх.

Он разворачивается и разворачивается, прибывает и прибывает. Он вкусный, но по питательности, конечно, обманка: не даёт никаких сил, только ускоряет голод и жадность. Пожирая его, трудно остановиться.

Мой Гиг – довольно мягкая «она», слабоголосая, льющая полубессмысленную речевую жидкость, подобную жидкости трубопроводов, переносящей полусущества, пластинки, обломки.

Это «она», уже довольно давно существующая в наружном мире, который, кажется, называет «планета Земля». Моя Хозяйка уже успела от этого устать. Призвук усталости есть во всём, что она делает и говорит. Обычно она равномерна и будто слегка замедлена в движениях; слабая их энергия исполнена заботы обо всех, с кем она встречается. Для неё в этой заботе нет особого смысла и радости – об этом я догадываюсь по вялым процессам внутри её камер. Отсеки не освещаются; трубопроводы холодны, а большинство полусуществ внутри камер пребывают в режиме сна.

Так происходит при контакте со всеми существами, кроме одного. Судя по низкому и какому-то острому голосу, это «он». Его слова наполнены вибрацией и силой. Он называет Хозяйку «Ма», а она его «Лыш». Когда Острый Гиг разговаривает с Ма, его глубинный страх мною не регистрируется.

При встрече с Лышем Хозяйка оживает и её камеры и отсеки наполняет мягкий свет и тихий звон. Она вся преображается изнутри. Быть в ней теперь прекрасно. Голос набирает силу и становится похож на обещание чего-то несуществующего. Даже немного вязким – столько в нём нежности.

Когда Лыш уходит, к голосу Хозяйки примешивается обречённость на сдвинутую вперёд реальность. И всё. Нежность сохраняется как фантом, как воспоминание. Все процессы в её отсеках повторяются, и мне надоедает за ними следить. Я и сам наполняюсь какой-то скукой. Мне хочется замереть – точно на меня действует этот общий режим экономии сил.

Это длится до тех пор, пока в Хозяйку не проникает догадка о бездне, куда может кануть всё, чем она дорожит, и она сама. Эта догадка находит на неё как приступ, обессиливая всё тело. Но вот что странно: вместо того чтобы замереть, сберегая силы перед ужасом, тело-мир, наоборот, начинает разогреваться, течение жидкости в трубопроводах ускоряется так, что всё идёт кувырком. Слои перемешиваются, внутрикамерные полусущества толкутся, падают друг на друга, ломают и лихорадочно пожирают друг друга. Хозяйка кричит, извергая вовне всю оставшуюся в ней энергию. Она задевает внешние существа и разрушает неживые детали. Глубинный страх активирован и заполняет пространства, раздувая отсеки и разрушая их.

Нет, я не боюсь этих приступов Хозяйки, я продолжаю заниматься своими делами: открывать камеры и выедать из них кусочки; оставляя обломки отростков, двигаться дальше. Я не встречаю сопротивления. Попав в гортань Милой Хозяйки, я ушёл уже довольно далеко в изучении её тела-мира, но всегда могу вернуться по своим следам.

Я не боюсь кануть. Тот, кто не способен к самостоятельной жизни вне какого-либо существа, наверное, и не может ни жить вполне, ни исчезнуть вполне. Я много думаю об этом. Я понял, что существую только в Хозяевах, открывая их особенности. Живу познанием их. Сейчас у меня нет другого смысла и цели. Когда-то я любил Летучего и хотел раствориться в нём, но не смог. С тех пор я выращиваю в себе одно понимание.

Я знаю, что должен любить своих хозяев. У меня это не получается.

Ну так и что ж?

Понимание. Лучше, чем ничего.

Я и не существо, и не вещество. Но полусуществую. Мое положение не определено. А что, если я вообще никто? Если я такой же, как страх, переключатель реакций тех, в ком нахожусь? Несмотря на то что у меня есть отростки и возможность свободно думать, я и сам не знаю, насколько я жив, а насколько мёртв.

Печаль и утрата смысла – они ведь близки. Я кое-что понял об этом. В мире Гигов слияние печали и пустоты приводит к разрушениям чудовищной силы. А ведь ни печаль, ни бессмысленность даже не причины событий.

Или так: это причины, не предшествующие событиям, а, наоборот, сдвинутые вперёд. Это то, что наступает потом. Точно сдвинутая вперёд реальность пожирает кончик сдвинутой назад реальности. Милая Хозяйка и её жизнь позволили мне увидеть, что во внешнем мире Гигов события могут не вести к чему-то, а быть просто топливом для возобновления каких-то состояний. Наверное, события Гигов могут вообще не иметь никаких причин.

Иногда мне кажется: Гиги могут менять характер своих действий под влиянием не обнаруживаемых ими вещей – и это не обязательно чувства. Агент влияния создаёт какую-то краткосрочную связь существ и объектов; а потом он исчезает из взаимодействия. И остаётся пустота.

Мои мысли, может быть, теперь не так прозрачны. В них возникло что-то мутное, тяжёлое, оттягивающее назад. Но открылись пространства и пространства непонятного. У меня не было бы шанса узнать всё это, если бы не приступ, вызвавший нападение будущей Хозяйки на прежнюю. И это нападение не было местью за то, что Плавная утащила полагающуюся Хозяйке пищу. Пища оказалась просто сдёргивателем затаённого страха, разрушающего Хозяйку.

Когда на Милую Хозяйку находит облако ярости, кажется, что она не просто боится бездны, а бросает в неё кусок сдвинутой назад реальности, в которой, как ей кажется, она сама сделала что-то не так. Кусок своей жизни и вместе с ним всех, кто её населял. Но для Хозяйки в нормальном состоянии уничтожение живых существ и неживых элементов никак не может быть целью – наоборот, деля на всех свою печальную любовь, она занята заботой.