Лола Елистратова - Бог ищет тебя

Повернув на набережную, Лиза вдруг поняла, что весна действительно началась. Еще недавно это казалось невозможным: Нева была намертво скована льдом, и стылая жизнь безразлично скользила по мостам, а через окна Эрмитажа замороженным золотом мерцал шпиль Петропавловской крепости. Молчаливый зимний Петербург торжественно блестел от холода.

И вдруг – расквасился, разнюнился, посерел, потек. То, что было белым и строгим, оголилось, вылезло во всем убожестве. Весна пришла, но не сладкая весна цветов, обнимающая теплые страны, а тяжелая и пронзительная весна света, весна тающего снега.

Щурясь от бьющего в глаза солнца, Лиза перешла дорогу по направлению к гостинице «Англетер». Обогнула разлапистую лужу и подошла к крыльцу. Мартовский жесткий свет ослеплял девушку: отражаясь от сугробов, наваленных вдоль асфальтовой кромки, он приобретал такую яркость, что контуры предметов и лиц расплывались, превращались в неясные пятна. Жмурившаяся Лиза даже не заметила бы стоявшего у дверей человека, если бы он не сказал негромко:

– Здравствуйте, Лиза.

Тогда она обернулась и увидела его. Он стоял у самого входа в «Англетер», будто знал, что Лиза сейчас придет, и ждал ее. Стоял в застывшей, нелепо-изысканной позе, словно замерший в движении танцовщик.

Лицо в дымке напряженной усталости.

Лиза не очень удивилась и не очень обрадовалась.

– Здравствуйте, Дима.

Почему-то в глубине подсознания чиркнуло воспоминание, никак не связанное с этим случайным знакомым, – сцена гадания на кофейной гуще. Чашка, перевернутая на блюдце, и гадалка Марина, дымящая сигаретой: «Подожди, я пока покурю, кофе должен стечь», и скука ожидания – нетерпение, смешанное с равнодушием, но с привкусом страха, а потом в чашке – благородный король.

– Мой муж?

– Нет. Не муж.

– А что с мужем?

– Если помиришься с ним, потеряешь благородного короля. Жалко – он ложится в твоей жизни восьмеркой.

Восьмерка – вычурный символ бесконечности – нервной, изломанной линией распласталась по Лизиному воображению. Однажды, сидя в машине, с визгом разворачивающейся по снегу возле Юсуповского дворца, Лиза явственно различила восьмерку, выписываемую колесами по обледеневшей набережной Мойки. Это был разворот – начало и конец чего-то. Восьмеркой ложился кровавый след раненого Распутина, выбегавшего из боковой двери Юсуповского дворца, на этом самом месте; восьмеркой опустится на него сверху история бедной Лизы, полыхнув на мгновение в петербургской ночи, как красная оперная Жар-птица.

– Но я не хочу, – сказала Лиза.

– Не сможешь его удержать, – отвечала гадалка. – Потеряешь.

– А как я его потеряю?

– Да просто пройдешь мимо и не заметишь.

Отчего же не замечу? А если он поздоровается?

– Здравствуйте, Лиза.

– Здравствуйте, Дима. А я вас не заметила. Такое солнце… ослепляет…

Они не виделись три недели.

Познакомились два месяца назад, после Нового года, когда Лиза только приехала в Петербург. Он подсел к ней за столик за завтраком в гостинице. Спросил:

– Я не помешаю?

– Нет, – автоматически ответила она.

Стояла зима, жизнь была окована льдом и неподвижна.

– Почему вы такая грустная?

Она посмотрела на него с легкой неприязнью: упитанный, лицо ироничное и плотское, меланхоличное, сластолюбивое. Что-то говорил – она рассеянно слушала, глядя в стену. Протянул визитную карточку и представился: «Дмитрий Печатников. Можно Дима».

– А я Лиза.

– И чем вы занимаетесь здесь, Лиза?

– Я музыковед, – односложно ответила она. – А вы?

– Бизнесмен.

– Собственно, я и сама могла бы догадаться, – сказала она, скользнув взглядом по его лощеному облику.

– Это ирония?

– Да нет… нет… Бизнес – это так солидно. Надежно.

– Давайте лучше поговорим о музыке, хорошо, Лиза?

– Хорошо, – откликнулась она, как эхо.

– Вот я в первый раз в жизни вижу живого музыковеда. Даже не знал, что такие существуют. Да еще пьют кофе по утрам в гостинице «Англетер».

Она не улыбнулась.

– Клянусь, в первый раз в жизни вижу, – повторил он.

– Ну и как?

– Красиво, – мягко сказал Дима. – А может быть, вы возьмете надо мной шефство, Лиза? Сходим послушать музыку. А вы мне расскажете, как к ней правильно относиться…

Он говорил, но Лизе не было слышно мелодии. Только глубинное звукоизвлечение, словно шаги на снегу: одиночество, нерешительность, неразличимые следы, приглушенный звук и потом, медленнее, очень медленно – забвение…

Он уехал. Музыку они так и не послушали.

Потом он появлялся опять и приглашал в Мариинский театр. И еще звал поехать в Москву, на гастроли Римского балета.

– Поехали, – говорил он, – вам понравится. Андрис Лиепа привез в Москву воссозданные балеты из «Русских сезонов» Дягилева.

– Да, я знаю, – ответила Лиза. – «Жар-птица».

Затрепещут огненные крылья, алое перо полыхнет, вырвется и очертит в воздухе магическую восьмерку. Иван-царевич пойдет вслед за ним и спасет из вечного царства холода несчастную Ненаглядную красу.

Изысканная Ирма Ниорадзе станцует партию Жар-птицы.

Но по-прежнему была зима, лед – непробиваемая корка льда, и пустые паузы. Лизина мелодия все время прерывалась, созвучия улетучивались, финалы сцен повисали на остановившемся дуновении. И этому не могли помочь ни декорации Бакста, ни музыка Стравинского – слишком ранние предтечи слишком медленной весны.

Лиза отказалась лететь в Москву. Дима снова уехал. И вот он опять здесь, стоит у входа в гостиницу, словно пришел на свидание. Но ведь – случайная встреча. Как будто договорились, но все же «как будто». А если бы она задержалась на набережной, прошла мимо? Если бы она его не заметила, сказали бы: «Не судьба»? Но она его действительно не заметила. Это он окликнул ее:

– Здравствуйте, Лиза.

– Здравствуйте, Дима.

– Весна, – он улыбнулся.

– Да, мокро. И свет слишком яркий. Петербургский март во всей красе: хлюпающий, грязный и унылый. Только чуть-чуть потеплеет – и опять холодает, радость исчезает, не успев появиться, постоянно болит голова, и думаешь: вот так все время и будет холод, потом сразу – жара, а настоящая весна, наверное, пройдет мимо.

– Вижу, что оптимизма за это время у вас не прибавилось, – заметил Дима.

Лиза молча пожала плечами.

Не сговариваясь, они зашли в гостиницу и сели за столик в баре на первом этаже.