Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— Ох, нет, — испуганно запричитала Кристин, помогая ему встать и выискивая глазами платок, чтобы остановить кровь, — я не хотела, я нечаянно…

Он небрежно оттолкнул ее и прошагал в кухню, слизывая языком сладковатую струйку. Кристин побежала за ним, обогнала, бросилась к крану, открыла холодную воду. Пусть поизображает Найтингейл, упадет в объятья раненого. Не забывай прихрамывать.

Она смочила полотенце, усадила Гноссоса на стул, вытерла кровь и осторожно промокнула рану.

— Больно, Гноссос? Господи, это ужасно, я не хотела.

Он стоически мотал головой и старался смотреть в пространство.

— Ой, мама, тут глубже, чем я думала. Подожди секунду, не вставай. — Она убежала в ванную и вернулась с пузырьком перекиси водорода, отвинчивая на ходу пипетку. — Сиди тихо. Жжет, да?

Пока она осторожно дула на рану, он старательно морщился от боли.

Десять минут спустя теплые вечерние ветерки легкими порывами обдували их тела. На Кристин были только серые летние гольфы и туфли на высоких каблуках, которые он уговорил ее держать в шкафу для таких вот непредвиденных случаев. На Гноссосе — лишь повязка над глазом. Охваченные покаянной страстью пальцы прокладывали в его кудрях сплетающиеся туннели. Повинные губы скользили по линии волос внизу живота.

Когда она была уже более чем готова, он достал из рюкзака усовершенствованный «троян», натянул его так, чтобы она не заметила предательской дырки и вошел сзади. Получше и поглубже. Сперма покинула чресла, он дернулся изо всех сил беспокойного самца и пожелал ей счастливого пути домой.

Вечером он настрочил объяснительную записку и оставил ее на вахте общежития. Поскольку Фицгор имел наглость потребовать обратно ключи от машины, пришлось закоротить провода Памелиным стилетом и после такой операции примчаться к Хеффу.

— Звони банде, старик, скажи, чтобы через полчаса собирались в студсоюзе.

— Через полчаса?

— Чемоданы собраны.

Хефф кинулся к телефону, а Гноссос, закурив крепкий «Честерфилд», принялся рассматривать старый номер «Эбони». К тому времени, когда завершился последний звонок, он пролистал весь журнал и добрался до середины очерка о судьбе американских мулаток-манекенщиц.

— Что стряслось, Папс? — прозвучал вопрос, — У тебя дикий вид.

— У тебя есть дрянь, старик?

— Ну, может четверть унции.

— Давай все.

Хефф посмотрел ему в глаза.

— Ладно.

— А бухло?

— Осталось немного ирландского виски, «Пауэрс», кажется.

— Классно, поехали на Кубу.

— Ты с нами?

— Я с вами, старик.

— Ух ты.

— Однако я намерен вернуться. Давай считать, что мне надо сменить обстановку.

— Можешь не объяснять, старик, все классно. Розенблюм что-то пел насчет кредитки. А как же цаца?

— На хуй. Временно, скажем так.

— Правильно. Ты с собой что-нибудь берешь?

— То, что ты видишь.

Хефф сидел на заднем сиденье между Джек и Джуди Ламперс, Хуан Карлос вел машину, а Гноссос по очереди уничтожал остатки парегорика, «смесь 69» и ирландский виски. В Делавэре он проснулся и окликнул Хеффа:

— Эй, мы где?

Хефф теперь был за рулем.

— Делавэр, старик, — сказал он.

— Охренеть, как смешно.

— Будет еще смешнее, если ты на него посмотришь.

— А? У тебя есть темные очки?

— Джек, дай Папсу очки.

— Ага, старик, когда мне надоест пялиться, разбуди меня в Вашингтоне. Надо кое-кому позвонить.

В Вашингтоне ему сообщили, что отец Кристин на совещании у Президента Соединенных Штатов. Но Гноссос вытащил его к телефону, сказав, что несколько минут назад советский культурный атташе расстрелял из автомата миссис Макклеод.

— Боже мой, — выговорил мистер Макклеод на другом конце провода, — как это произошло? Вы сообщили в Пентагон? — Голос у него был, как у диктора.

— Ничего не произошло, дядя, налей себе стакан молока и сядь в кресло.

— Было восемь часов утра, и Гноссос стоял в будке на автозаправке, поглядывая на выстроившуюся у машины команду. У ветра здесь появился совсем новый пьянящий аромат.

— Кто это? Что с моей женой?

— Я уже сказал тебе, старик, ничего, мне просто надо с тобой поговорить, сечешь? До вас, кошаков, иначе фиг доберешься.

На другом конце провода что-то путано забормотали, щелкнула отводная трубка, послышался приглушенный шепот, затем:

— Не будете ли вы так любезны сообщить мне…

— Похоже, я обрюхатил твою дочь, только и всего. Хочу, чтоб ты знал.

Опять шепот.

— Что вы сказали?

— Но я честный человек, так что можешь не дрыгаться.

— Что?

— Получится симпатичный дитенок, настоящий грек, кудрявый такой, темненький. Меня зовут Паппадопулис.

— Очень приятно. Что это значит…

— Некогда болтать, старик, монеты кончаются, мы тут собрались на Кубу.

— Куда?

— Потом, потом. Скажи Президенту, что мы за него.

Он повесил трубку и втиснулся в машину рядом с Джуди Ламперс.

— У тебя нет «клоретов» или еще чего, детка? От меня, наверно, несет, как из болота.

В Мэриленде он нашел открытку с изображением девушки в коротких шортах и рубашке «поло», которая никак не могла приструнить своего кокер-спаниэля. Пес носился кругами, наматывая поводок вокруг ее бедер. Удивленные губки сложены в чувственный овал, на голове бескозырка. Гноссос отправил такие открытки всем, кого смог вспомнить, включая Луи Матербола — на старый таосский адрес с надписью «Перешлите, пожалуйста, адресату» на лицевой стороне.

Когда в голове прояснилось, Гноссос сел за руль. Поймав один раз ритм, он уже не мог с него сбиться ни сам, ни чьими-либо усилиями. «Импала» мчалась 111 миль в час по прямой, разгоняясь на спусках до 120-ти. С автозаправки он привез их на окраину города и остановился у самой трассы, напротив торгового центра, у памятника Вашингтону. Заглушил мотор и потребовал почтить память. По газону бродили толпы туристов, жевали мороженое и близоруко щурились на торчащий обелиск.

— Смотрите на него, люди, — призывал Гноссос. — Это Джордж Вашингтон.

Джек доверили остаться в машине наедине с Джуди. Хуан Карлос и Хефф стояли рядом.

— Где? — спросили они.

— Точно не знаю, но должен быть где-то здесь. Я его чувствую.

— Он всегда с тобой, Папсик. Толстый белый папаша.

— Брось, Хефф, зачем так сурово.

— Генерал Вашингтон, — воинственно произнес Хуан Карлос, прижимая к сердцу ковбойскую шляпу. — Я салютываую ему.

— Тьфу, — сказал Хефф, — фашист.

— Оцени архитектуру, добрый Хеффаламп. Какие четкие линии. И как они устремлены — как бы это сказать — наверх. Ну и вниз тоже. Дьявольская простота.