Эбрахим Голестан - Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

– Ничего я никому не носил…

Ювелир, который еще придерживал цепочку за кончик, понял, что сейчас посетитель угодит на крючок. Он провел рукой по лысине.

– Кому бы ты ни вздумал продать, будь осторожен. Гляди в оба!

– А чего мне глядеть? Небось не краденое, – возразил человек.

Но ювелир только еще раз доброжелательно, по-отечески повторил:

– Будь осторожен.

Теперь посетителю больше нечего было сказать, разве только снизить цену, но о цене вообще речь не заходила, он понятия не имел сколько. Поэтому он промолчал.

Ювелир, угадав ход его мыслей, неопределенно хмыкнул:

– А другие, из тех, кто видел, сколько давали?… Тогда крестьянин, отбросив уловки, пошел напрямую:

– Никто и не видел. Я сразу к тебе пришел. Но ювелир продолжал лукаво настаивать:

– Ну а те-то, прежние…

Человек все больше скатывался на роль просителя, он уже объяснял, силясь сохранить уверенность:

– Да я с самого начала прямо в твою лавку… Прошелся туда-сюда, поглядел; вижу, ты человек толковый, вот я к тебе и завернул. Коли ты с первого разу хорошо заплатишь, я и дальше к тебе приносить буду.

Теперь все было сказано.

Ювелир знал: сейчас надо поскорее воздать за это смиренное, почти униженное объяснение, чтобы оно не оставило осадка, который мог бы повредить всему дальнейшему.

– Я сразу понял: голова у тебя хорошо варит, – начал он. – Не зря я говорил, что боюсь тебя: умен ты, ой, как умен! Ну и слава Богу.

Рука его потянулась к цепи, он опять придвинул ее к себе, забрал.

– Да мы с тобою вместе такие дела закрутим… если у тебя еще кое-чего найдется.

Человек подался к нему, облегченно и торопливо заговорил:

– Да у меня… – И вдруг запнулся. Когда он снова открыл рот, в голосе его зазвучали колебания и сомнение, он вопросительно протянул: – Найде-о-тся ли у меня еще?

– Мне ведь совсем ничего не известно, – рассуждал ювелир, – от кого ты это получил, сколько отдал, сколько у тебя всего будет, да и честное ли это дело? Ты сам подумай… – И, поглаживая цепь кончиками пальцев, сквозь зубы процедил: – Кто-нибудь знает, что у тебя есть еще?

Человек смекнул: раз ювелир выспрашивает об этом, значит, он встревожен; он потому сбавил тон, что поддался обычному страху, который и толкает его на эти вопросы. Скромность, сдержанность и эта тревога, сквозившая в словах ювелира, окончательно убедили пришедшего. Они как бы оправдывали его собственную слабость и страх. Теперь он снова прочно стоял на ногах. Он проявил твердость, и теперь будущее наверняка за ним. Надо только приложить все усилия, надо, не впадая в панику, остерегаться умыслов других людей, а их самих бояться нечего. Полюбуйся-ка на ювелира, как он затаился в засаде, словно кот, стерегущий мышь у норки! Бойся его намерений, да не забывай, что он сидит в засаде, и тогда, если он выйдет из укрытия и начнет охоту, ты сумеешь заставить его поплясать, надо только постараться.

И пока эти мысли одна за другой мелькали у него в голове, он, глядя прямо в глаза хозяину лавки, уверенно, многозначительно, даже с некоторой угрозой произнес:

– Только я да Бог!

Один глаз человека был размером с голову, казалось, что вместо лица у него лишь огромный глаз в круглой стальной оправе. Но вот он отвел в сторону большую лупу, и открылась обычная худая физиономия с глазами равной величины. Человек положил небольшую, покрытую резьбой золотую чашу на стол перед собой, опустил на место сдвинутые на лоб очки, и глаза его спрятались за темными стеклами. Теперь лицо выглядело таким неподвижным, что определить его мысли и чувства, даже только предположить их существование было невозможно. Оставался только голос.

В ожидании ювелир уставился на его губы. Наконец они шевельнулись:

– На этот раз донце мытое.

У ювелира пересохло в горле, он с напряжением сглотнул слюну. Губы под очками опять пришли в движение:

– Видно, хотел следы замести.

– Он все больше и больше запрашивает… – с трудом выговорил ювелир.

– Это он напрасно. А ты взвешивай. Не покупай поштучно. Пусть не воображает, что у него редкости какие-то. Мискаль [6]золота в любом изделии стоит меньше тумана [7], вот так. Давай, поторгуйся с ним. А поштучно не покупай. По весу бери, понял?

– А если там глина налипнет?… – возразил ювелир.

Человек протянул руку, взял со стола газету, прикрыл ею золотую чашу.

– Налипнет так налипнет. Не жадничай. Намного ли тяжелее будет? Когда он еще что-нибудь принесет, ты глину-то отряхни, а потом и взвешивай.

Ювелир знал, ему не разглядеть, что там за очками, настроение у него упало.

– А какой он с виду, какого возраста?

Ювелир был в нерешительности. Надо соблюдать осторожность, это он понимал, но как определить, о чем сейчас размышляет человек, сидящий напротив него, поверит ли он его выдумкам, а если не поверит, то что сможет предпринять? Хотя они были знакомы с давних пор, ему никогда не удавалось уловить ничего, кроме какойто смутной угрозы, исходящей с той стороны, – или это ему только казалось? Даже когда они не виделись, ювелир ощущал его присутствие. В повседневной жизни и делах этот знакомый страшно тяготил его, однако в трудных случаях он все же обращался к нему, просил о помощи, а потом благодарил. Но с чем бы он к нему ни пришел, между ними всегда оставалась какая-то дистанция, их разделяла какая-то стена – блестящая, но непрозрачная, тонкая, но непроницаемая. Вроде темных стекол в очках.

И все-таки ювелир выбрал ложь.

– Высокий он, вот такой… – он показал руками воображаемый рост приземистого крестьянина, – плечистый. Лет пятидесяти, наверно.

Очки не шелохнулись. Они по-прежнему черным пятном висели в пространстве, а губы неспешно выговорили:

– Откуда он?

Ювелир продолжал лихорадочно импровизировать, заполнять поддельное досье:

– Я так думаю – из-под Кермана. Говор у него такой. Ну а сам он заладил, мол, из Кашана я.

Очкастый сдвинул газету, чаша опять появилась на свет. То ли он еще раз взглядом оценивал ее, то ли почуял ложь в словах ювелира.

– Возможно, главная фигура не он, – рискнул добавить ювелир. Откровенно хитрым взглядом перебегая с очков на губы, застывшие, словно в засаде, он пытался уловить хоть малейший знак, отклик, намек на возражение или одобрение.

Очки не дрогнули.

Ювелир сказал:

– Если выяснится, кто заворачивает делом…

Губы не шевелились, очки все так же висели в пространстве.

Ювелир сделал еще один заход:

– Стало быть, задача такая: узнать, кто там у них главный.

Потом с еще более хитрым видом – поскольку на этот раз он говорил правду – добавил:

– Боюсь, как бы все в чужие руки не попало… Собеседник снял очки, вытащил из верхнего кармана

пиджака платочек и стал протирать стекла. Без очков глаза его казались сморщенными провалами – как на щеках беззубого старика. Видны были лишь веки. Возникало впечатление, что ему вовсе не нужно было протирать очки: они просто служили заслоном, отгораживавшим его внутренний мир, и он снял их, чтобы разобраться в своих ощущениях. Наконец он заговорил: