Эбрахим Голестан - Туманная мгла над приливом

Потом, обращаясь к полицейскому, спросил:

– Правильно я говорю?

И, не дожидаясь ответа, повернулся к своему подмастерью, который привел полицейского, зло сказал:

– Казем, ты что на улице болтаешься? Иди работай. Что за дела!

Потом достал из кармана сигареты, предложил полицейскому. Тот взял одну сигарету, зажал ее в зубах, прикурил от горящей сигареты лудильщика. Постояв немного, сказал ребятам:

– Не толпитесь, ребята, расходитесь.

Потом взглянул на нас. Я понял, что он всматривается в каждого из нас, кроме Газзи и того подмастерья.

Пока полицейский не ушел, все стояли притихшие, не шевелясь. Слышно было только тяжелое дыхание Газзи. Я смотрел на ее тряпье, раскиданное по булыжной мостовой. Вдруг трах! – это лудильщик отвесил затрещину своему подручному, тому самому. Потом стал избивать его, приговаривая:

– Ах ты, сукин сын! Полицейскому жаловаться?! Ты мне жизнью обязан, на моих хлебах вырос! Доносить побежал?! Ублюдок ты этакий! – пинал он ногами парня.

Вмешался второй подмастерье, кое-как оттащил хозяина лавки. Но тот крепко побил ученика. В этой сутолоке я и не заметил, что ребята ушли. Потом лудильщик вошел в лавку, снова сложил посуду пирамидой. Второй подмастерье ушел – сказал, что в мечеть. На улице остались мы трое: я, Газзи и Казем – первый подмастерье. Он сидел сгорбившись, повернувшись к нам спиной. А Газзи по-прежнему пластом лежала на глиняном возвышении. Казалось, она спит, слегка вздрагивая.

– А ну, ты, поднимайся, вставай! Поднимите ее, – заорал лудильщик.

Я пошел прочь. На мостовой осталась грязная тряпка, которая совсем недавно была чалмой на голове сеида, а теперь ей суждено было стать половиком… А может быть, ее подберет какой-нибудь нищий старьевщик – их ведь много, старьевщиков.

Однажды вечером, когда я вернулся из школы, застал дома переполох. Из запертого на замок помещения возле наружной двери неслись крики, удары кулаком в дверь. Из домашних здесь была только Амене – наша служанка. Зато собрались соседи, прохожие и вообще чужие люди. Стояла суматоха. Я испуганно спросил, что случилось, но мне никто не ответил. На меня просто никто не обращал внимания. Громче всех кричала и бранилась Амене. А из запертой комнаты слышались отчаянные крики мужчины. Он истошно орал, колотил ногами в дверь. Я так испугался, что чуть не заплакал.

– Что случилось, что происходит? Амене, хоть ты скажи мне, отчего такой переполох? Что за крики? Кто этот человек? А вы зачем пришли в наш дом? Что вам здесь надо? – твердил я без конца. Я кидался то к одному, то к другому, метался в толпе чужих людей. Одни смеялись, другие бранились, все чего-то ждали. А чего они ждали, я не понимал. Злые, сухие рыдания Амене, пронзительные вопли по ту сторону двери, стук кулаками, ногами – я был в смятении. Наконец сказали, сейчас придет полицейский – за ним уже послали. Тут-то я и напугался окончательно. Полицейских я недолюбливал.

В конце концов я пробился к нашей служанке Амене. Но она при виде меня опять пришла в исступление, даже пригрозила, что уйдет из нашего дома. Она вопила:

– Ох, напугалась я! Подлый ты вор! До смерти напугалась!… Ой, помираю, ой-ой! Ох, мерзавец… не подходи ко мне. Все-то они с тобой хороводятся, на тебя кивают… Эй, люди, остерегайтесь его, у него нож, здоровый, как сабля. Огромный нож, как меч, – орала Амене.

В это время вернулась из школы моя сестра. Бедная девочка так испугалась, что выронила чернильницу, облила чернилами одежду, книги, а тетради попадали на пол и угодили в чернильные лужи. Почувствовав себя уже не таким одиноким, я немного осмелел. Тут подоспел и полицейский с нашим слугой Джаафаром.

– Где этот негодяй? Выходи! – издали заорал полицейский, как будто грохот и крики из-за двери оставляли малейшее сомнение насчет того, где был виновник переполоха, как будто тот мог выйти из-за запертой снаружи двери!

Тем временем крики за дверью то усиливались, то затихали. Казалось, человек мечется по помещению. Потом стук кулаками и ногами в дверь прекратился, но голос раздавался по-прежнему. Может быть, он занялся чем-то другим? Послышался грохот от падения чего-то деревянного, словно дрова обрушились. Полицейский, держа в руке свою полосатую палку, осторожно сделал шаг вперед, прислушался. Шум за закрытой дверью совсем прекратился. Полицейский крикнул снова:

– Выходи!

Но дверь не открывалась.

Бедняжка Симин, перемазанная с ног до головы чернилами, вся тряслась от страха. Полицейский вдруг сказал:

– Ну, надо ломать дверь!

Амене молчала. Люди расступились, давая дорогу полицейскому. Он чуть попятился. Симин прижалась ко мне. А я внезапно выпалил:

– Зачем вы хотите ломать дверь?

Мои слова так неожиданно прозвучали в молчаливом ожидании всех присутствующих, что мне стало жарко. Я, пожалуй, сомневался, колебался, но страха уже не испытывал. Я был уверен в своей правоте. Этот дом не принадлежал ни этим людям, ни Амене и не мужчине, попавшему в ловушку, – это только толпа зевак. Им нечего пугаться, как Амене, и выполнять свои обязанности, как это делал полицейский, им тоже не нужно, потому слова мои могли вызвать удивление, и их можно было понять. Я повторил:

– Зачем дверь ломать, ведь замок…

Но полицейский вдруг разбежался и, прямо как в фильме, плечом ударил в дверь, она затрещала. Одна доска вылетела, но вся дверь держалась – она ведь была заперта. Вроде ничего и не произошло, только с полицейского слетела фуражка. За дверью было тихо. Полицейский хотел было продолжить свою разрушительную деятельность, но тут вошла моя мать. Сначала она испугалась толпы, но, когда увидела нас, меня и мою сестру Симин, крикнула:

– Чего вы здесь собрались? Джаафар, что они тут делают? И почему входная дверь открыта?

Амене тотчас хлопнулась в обморок. Джаафар ничего не отвечал, он растерялся. Зеваки тоже помалкивали, поглядывали на слугу, словно он затеял всю эту кутерьму.

– Ханум, вор объявился, – доложил маме полицейский. Она так и опешила, слова не могла выговорить.

Симин подбежала к матери, прижалась к ней, я тоже подошел, твердя «замок, замок». Симин залилась слезами.

– А что он унес? – спросила меня мама.

– Ничего, ханум, – ответил полицейский, – попался он.

Я все твердил про замок, мать повернулась, удивленно посмотрела на меня, видимо размышляя о чем-то другом, потом хотела что-то сказать, но промолчала. Я опять повторил: «Замок».

– А правда, дверь-то заперта! – спохватился полицейский.

– Это проделки Амене, – наконец обрел дар речи Джаафар. Потом немного помолчал и добавил: – Когда она ходила за углем в амбар, ей показалось, что там вор. Она скорей опустила щеколду и заперла дверь на замок. Я видел, как она выскочила на улицу и закричала. Перепугалась девка. Я и побежал за полицейским.