Мартин Касарьего - Меня не купишь

— Мне и так хорошо. Пожалуй, я мог бы угостить тебя тем, о чем ты так мечтаешь, если будешь умной девочкой. Что тебе известно о некоем Годо? Такой продвинутый юноша.

Она недоверчиво посмотрела на меня. Девушкам ее профессии не рекомендуется болтать больше, чем предусмотрено прейскурантом. Кажется, она пришла к выводу, что я не легавый, и начала расстегивать блузку.

— Обычный парень, забегал сюда перепихнуться. Много о себе воображал. Говорил, что трахает по очереди двух сестер, для него, мол, это плевое дело. Я всегда считала, что он просто болтун.

То ли Годо давно сюда не заглядывал, то ли его уже доедали черви: девчонка упорно говорила о нем в прошедшем времени.

— Почему?

— Иногда он вообще ничего не мог. Нальется под завязку виски с порошком — и привет: не стоит. Сопляк! — И она презрительно фыркнула.

А вот это меня порадовало. Я выходил из себя, представляя, как чертов Годо раздвигает ноги моей любимой Эльзы. Между тем девица скинула блузку. Под ней оказался красный бюстгальтер. Не сказать, чтоб она была так уж хороша, но после интенсивного разогревания в микроволновке, которому меня подвергла Эльза, моя броня несколько ослабела, зато наступательный дух был силен, как никогда. К счастью, девчонка продолжала болтать. От такого сорочьего треска даже племенной хряк потеряет всякую охоту заняться делом.

— Но теперь-то его поставили на место. Пусть заткнется и попрыгает. Ну, когда угостишь порошком?

— Посмотрим. Что с ним случилось?

— Пару часов назад сюда приносили коробочку с его жирным пальцем и его удостоверение личности. Королева Марго говорит, что отпечатки совпали.

Судя по всему, королевой Марго прозывалась старая шлюха снизу.

— Можно? — Я кивнул на пачку сигарет. Девица разрешила.

— Смотри. — Она достала из ящика комода лист бумаги с отпечатком пальца. — Нам всем раздали, чтобы не валяли дурака.

Она поднесла листок к свече и подожгла его. Бумага на влазах чернела и сворачивалась у нее в руках.

— Он мертв?

— Наверное. Вытащи меня отсюда, — прошептала она.

— Вытащить тебя значит ввязаться в большие неприятности. Повернись!

Девица повернулась ко мне спиной, наклонилась и уперлась руками в край стола. Я прикурил от свечи.

— Хочешь сам снять с меня стринги?

Стринги. Какого черта нужно произносить слова, нагоняющие тоску, будто без того в жизни мало гадостей? Излишняя чувствительность меня доконает.

— Нет. Подними юбку.

— Предупреждаю, за rastapopoulos я беру дороже.

— Alea jacta est . Жребий брошен, и это все, что я знаю из латыни, и я уже слишком взрослый мальчик, чтобы браться за греческий.

Красотка задрала мини-юбку. На одной из ягодиц красовалась татуировка: змея, обвившаяся вокруг розы. Именно это мне и надо было увидеть. Картину дополняло несколько кровоподтеков. Видно, это было еще одной причиной, по которой она так охотно отвечала на мои расспросы.

— Ты дашь мне, наконец, порошок?

— У меня нет. Опусти юбку. Откуда у тебя эта татуировка?

Девица неохотно одернула мини-юбку и повернулась ко мне. Она злилась:

— Слушай, котик, мне недосуг валять дурака. Какого дьявола ты заявился? Если ты не собираешься заняться делом, то плати и убирайся.

— Отвечай — и я расплачусь и уберусь.

— Делал один сукин сын, голубой, на улице Сан-Грегорио, номер семь или девять. Хочешь сделать себе такую же? Давай, раскошеливайся! С тебя шесть тысяч.

— Шесть тысяч? Да я же тебя пальцем не тронул!

— Умойся! Меня от тебя тошнит, козел! Наобещал, что дашь порошок… Живо плати и вали!

Она с угрозой ткнула пальцем в сторону звонка, предусмотрительно установленного рядом с настольной лампой, и стала надевать блузку. Я достал кошелек и выдал ей тысячу двести дуро.

— Получи! Считай, что это предоплата. Глядишь, забегу как-нибудь, отдашь должок.

— Заплатишь еще раз, хромоногий. — Она выхватила у меня их рук банкноты, печально прошелестевшие последнее прости. — Буду ждать с нетерпением Ты меня очень развлек.

Я погасил сигарету в пепельнице.

— И это при том, что я вовсе не шутил. Я знаю кое-какие истории, от которых ты просто умрешь со смеху.

Я вышел из комнаты и спустился вниз.

— Ну как тебе наша Мини-юбочка? — поинтересовалась развратная толстуха за стойкой.

— Первый класс, Марго. Суперлюкс!

И, едва заметно прихрамывая, не задерживаясь пошел к выходу.

Холодный ветер на улице отвесил мне тяжелую оплеуху, и я поспешил застегнуть верхнюю пуговицу на рубашке. На Годо мне было наплевать. Я никогда его не видел, а то, что успел услышать, не вызвало ни малейшей симпатии. Кроме неприятной подробности с отрезанным пальцем, меня огорчало, что придется сообщить плохую новость Розе. Когда я подходил к машине, штрафовальщик как раз заканчивал писать что-то на бланке штрафов. Я подождал, пока он подсунет квитанцию под дворник. Он был медлительней, чем государство, когда ему приходится расплачиваться со своими гражданами.

— Вы закончили?

— Убедитесь сами.

Я взял квитанцию и разорвал ее пополам, но, когда собирался бросить обрывки на тротуар, вспомнил упреки Розы и спрятал их в карман. Тем временем полицейский невозмутимо перешел к следующей машине и уже переписывал ее номер.

Я ехал к Монклоа под аккомпанемент радио. Звучало болеро, которое всегда приводило меня в романтическое, ностальгическое, сентиментальное и не знаю какое еще настроение. На улицах было полно мужчин и еще больше женщин, нагруженных подарками. Рождество — чудесный праздник для тех, у кого есть жена и маленькие дети. А я только острее чувствую собственное одиночество. Проклятое болеро заставляло меня думать об Эльзе. Я ощущал приближение опасности, она дышала мне прямо в ухо, а я ужасно боялся опять угодить в ее сети и интуитивно понимал, что единственный шанс уцелеть — это воздвигнуть между нами барьер, обращаясь с ней грубо и цинично. Вечность состоит из минут. Эти шесть лет тоже были кусочком вечности. Но сейчас я направлялся на свидание не к блондинке, а к смуглянке. Времени было предостаточно, и я оставил машину у Западного парка и прогулялся до Музея Америки. Колено болело сильнее обычного, и я подумал, что будет дождь. Цыган крутил ручку шарманки, оглашая воздух веселыми безалаберными аккордами. Другой играл на кларнете, а третий — низенький, с редкими длинными волосенками — подставлял прохожим шляпу. Я достал шоколадку и бросил ему.

— Спасибо, сеньор, да хранит вас Господь.

— И пусть музыка никогда не кончается.

Благо поблизости от меня не было прохожих, да и дорожка была не асфальтовая, а обычная грунтовая, я позволил себе сплюнуть и высморкаться, прочищая заложенный нос. Прежде я не умел плеваться, зато теперь легко мог с пяти шагов попасть в монетку в пять дуро. Я имею в виду настоящую старинную монету, а не это дерьмо с дырочкой посередине, которое стали штамповать в последнее время. Но никогда не позволяю себе такого в присутствии дам. Я подошел к спортивной площадке и уже издалека увидел девушек, играющих в баскетбол и визжащих как сумасшедшие. Роза была самой крупной из них. Может, кто-то сочтет меня паршивым шовинистом, презирающим женщин, но в играющих в баскетбол девушках я усматриваю излишнюю патетику. Даже хромой и тридцатипятилетний (в чем готов чистосердечно признаться), я бы не показался чужеродным телом в женской баскетбольной команде, если бы не густая растительность на руках и ногах. Мое появление совпало с окончанием партии. Роза радостно замахала руками и побежала навстречу. Ее походка была легче, чем у продавщицы фиалок, грациознее, чем у самой Греты Гарбо [10].