Борис Черных - Есаулов сад

У меня, у вдовушки, нет мужа молодца.
Над его головушкой листья чабреца.

Он ушел в памятном сорок втором,
Он погиб в праведном бою под Орлом.

Но ушел брат его, и сосед ушел.
Что ж ты, Лёнюшка, как пень? Нехорошо.

Знаю, ты мал еще, а я тут при чем?
Ну, мое горюшко, толкни меня плечом…

Лёнюшка ягоды сладкие ел,
И, улыбаясь, на бабу глядел.

А баба, тоскуя, следила как луч
Нисходит из темных насупленных туч.

Ох, Лёнюшка, Лёнюшка…

Владимирская кроткая зима,
Я от твоей декабрьской капели
Сойду с ума,
Такое мне напели
Дожди ночные, что дорога и сума
Исход исходов,
Лучшая прогулка —
До той сосны, где все земное гулко
Прощается навеки.
А конвой
Кликушествует надо мной.

Провинциал, окраину люблю.
В ее неспешном бытие бытую.
Пишу стихи. По городу тоскую.
И радуюсь мерцающему дню.

А флигелю совсем не до меня.
Он озабочен мыслями иными,
Он озабочен мыслями шальными —
Воспоминанием былого дня.

Он помнит, флигель, – в солнечном жару
Цвела смола на спинах новых бревен,
И по весеннему веселому двору
Ходил хозяин чернобров и строен.

Еще он помнит в синем полусне,
Хозяйку помнит, а не постояльцев…
Ах, флигель, флигель, не ломайте пальцы,
Мы вас оставим, флигель, по весне.

Сулят нам коммунальное жилье
Большие люди. Дай им Бог удачи!
Но с кем вы, флигель, так же посудачите?
Кому поведаете прошлое свое?

Хозяину? – За каменной стеной
Он спит, усталый праведник, тревожно.
Хозяйке? – Но она набожно
С утра до ночи занята собой.

Своих скрипучих половиц качанью
Отдайтесь, флигель, тихо и печально.

В Сельце, за дальнею околицей,
Живут, не ведая вины.
У образов былому молятся,
На Рождество пекут блины,
И вспоминают об отжитом,
Где грезится сплошное жито…

Тот год был. Праздничного ждали.
Овсы стояли по плечо.
И осень, с пасмурью в начале,
Потом палила горячо.
А Никанор, их предсовета,
Все обещал утехи час:
«Поженим, верная примета,
всех молодцов, варите квас».

Но только в подполы укрыли
Картошку, собрали грибы, —
Уполномоченные в мыле
Уже стояли у избы.

Собранье шибкое. До ночи
Свое кричали мужики…
Но почему-то неохочих
Свезли на север, в Соловки.

И вот живут в Сельце. Село ли?
Одно названье, смех и грех.
А было солнце, было поле
И обещание утех.

Какое право облака
Имели в полдень вновь явиться
И на покатые бока
Земли сырой дождем пролиться?

То осень. Сентябрит опять.
Тайга и горестна, и мглиста.
И целый выводок опят
В ногах как тусклое монисто.

Хожу на прорубь за водой студеной.
В тетрадь пишу правдивейший трактат:
«Потомок мой, догадкой опаленный,
Внемли перу, которое стократ
Не ошибется, приговор даруя
Эпохе из сибирского села…
Учитель сельский, не прораб Балуев,
Пишу: «Сугробы вьюга намела,
Чу, колокольчик – звук хрестоматийный.
Ни друга, ни коней его лихих»…
Пишу: «Январь, свирепствует стихия,
Нет почты пятый день, пишу стихи»…
А утром тишина в моем окне,
Снегирь тоскует на дворе широком.
Пойду воспламенять детей уроком
И медленно сгорать на собственном огне.

Пиджак на плечо накинув,
По старым бульварам бродить,
Глазеть на прохожих и пиво
Густое, холодное пить.

На Цну забрести случайно,
Девчонкам дарить цветы…
Как весело и как печально
Сжигать за собою мосты.

Дымятся Великие Луки,
Иркутск, Магадан и Тамбов.
И кажется, крестные муки
Не мне суждены, и оков

Довольно – отец мой изведал
Тоски туруханской, глухой.
Но голос, сухой и надменный,
Сказал, что билет на Танхой

Не нужен. Пойду по этапу,
Андропов оплатит мой путь…
Пока же велюровой шляпой
Прикрой трагедийную суть

Твоей одичалой эпохи,
К колену ее припади.
Ее потаенные вздохи
Согрей на груди.

Детство…Топот и свист
На вдовьей хмельной гулянке.
Играет слепой гармонист
Прощание славянки.

Лицо уронив в ладонь,
Слушать буду неистово
Над этой последней пристанью
Рыданья твои, гармонь.

Верю, минует беда,
Знаю или догадываюсь.
Но никогда, никогда
Мне не забыть эту малость:

Вечер. Топот и свист
На вдовьей скупой гулянке,
Играет слепой гармонист
Прощание славянки

Мало вырубить лес,
Надо вырубить рощу…
Нас повалит свинец
На Сенатскую площадь.

Не пустивши корней
В обветшалую землю,
Сто девчат и парней
Смерть поутру приемлют.

И в четвертом ряду,
Вспоминая Марину,
Я на снег упаду
И любви не отрину.

Вот и июль на ущербе,
Дождь закусил удила.
Мерно сочится вода
В эти бетонные щели.

Светлого дня на Руси
Понадломилась походка.
Господи, тихо и кротко
Ниц припадаю, спаси

Сердце от праздных сует
Этой кромешной эпохи.
Милой останутся крохи
Мною неотжитых лет.

В день скорби смеялась мама,
И рыжее солнце смеялось
В окладе тяжелой рамы.
И мальчик смеялся с ними.

В день скорби смеялись березы,
Потряхивая ветвями
И иней роняя звездный.
И мальчик смеялся с ними.

В день скорби письмо сосновым
Запахом сердце пробило, —
Соседка смеялась снова.
И мальчик смеялся с нею.

В день скорби голубь с фронтона
Упал в бездонное небо,
И со счастливым стоном
Голубка за ним летела.

В день скорби в округе нашей
Вдруг расцвели на балконах
Синие песни и марши
С зеленым гитарным всплеском.

В день скорби черви поэзии
Затеяли праздник метафор.
И друг мой, вернувшись от Лесбии,
Восторженно записал: