Борис Кригер - Песочница

Дома я присел на диван. С дивана хорошо просматривался въезд во двор. Признаюсь, я люблю хорошенько задуматься о философии жизни в самые острые ее моменты, как раз тогда, когда, казалось бы, нужно пошевеливаться и не засиживаться. Переодевание тапок заняло у меня так много времени, что Джим успел вернуться на небольшом грузовике, и они втроем как-то молниеносно поволокли тушу на фанере, словно на санках.

«Может, моя помощь и не понадобится?» – с надеждой подумал я и стал снимать валенки… Мне очень не хотелось возиться с этим делом.

Я посидел еще с минуту, наблюдая, как комично все трое пытаются погрузить тушу оленя в кузов и как им это не удается. Я принялся снова натягивать валенки, чтобы подчиниться естественному зову джентльмена, селящегося в душе всякого образованного, хотя и слишком задумчивого мужчины. «Надо бы им помочь», – подумал я. Однако после рассудил, что, пожалуй, пока я натяну валенки и доберусь до грузовика, они уже погрузят оленя и выйдет совсем неудобно. С этой мыслью я стал стягивать валенки обратно, однако туша оленя никак не желала погружаться в кузов, и я все-таки в последний раз решительно натянул валенки и вышел во двор.

Я подошел к месту действия и высокомудро заявил, что так у них ничего не получится. Меня обругали сразу на двух языках. Однако я настоял положить фанеру наклонно и втолкнуть по ней тушу. Меня послушались, и дело удалось!

Я ощутил такую гордость от своих организаторских способностей, что даже не очень успел приложить руку к толканию туши.

– Ну, вот и все, – весело сказал я и засобирался домой.

Джим остановил меня на полуразвороте.

– Вы не поедете со мной?

– Да, да, конечно! – сказал я, сделав вид, что и не собирался уходить, хотя перспектива поездки в лес с окровавленной тушей оленя меня не радовала.

Женщин мы оставили дома, попросив что-нибудь сообразить в качестве закуски, потому что, само собой, от всей этой истории нам захотелось выпить чего-нибудь покрепче.

Не успели мы сесть в грузовик, который представлял собой агрегат редкой развалюшности, как путь нам преградил притормозивший у выезда из нашего двора автомобиль. Из него вышел неприятный долговязый тип в толстом свитере и направился к нам. Я опустил окно и вопросительно посмотрел на нахального незнакомца.

– Что вы погрузили? – спросил наглец.

– Дохлого оленя, – сказал я.

– И при каких обстоятельствах он сдох? – настаивал незнакомец.

– Его загрызли волки… А собственно, с кем имею честь? – пробурчал я.

– Инспектор министерства природных ресурсов.

Мы вышли из машины.

– Чья это собственность? – начал инспектор свое расследование.

– Его, – с готовностью доложил Джим и стал незаметно отступать куда-то в лес.

– Останьтесь, – строго сказал инспектор. – В это время года охота строго запрещена, так что я обязан расследовать любой случай смертности среди животных.

– Это касается даже бурундучков? – пошутил я. Лицо инспектора осталось непроницаемым. Он начал внимательно осматривать тушу, пытаясь найти огнестрельные раны. Туша была, как уже отмечалось, полусъедена.

– Это не я… Я его не кусал, – опять пошутил я. Джим тоже не признавался.

– Вот видите, у нас нет следов крови на бородах! Это волки его покусали.

Мое заявление оживило инспектора, хоть он и осмотрел с подозрением мою рожу. Я имею привычку не брить и не подстригать бороду месяцами, и поэтому вид у меня более чем кровожадный. Кривой зуб на нижней челюсти и русский акцент не прибавляют мне благонадежности в глазах местного населения. Как-то в городе один мальчик лет семи, обернувшись и увидев меня, попятился в ужасе и упал… Инспектор же был крепкого помола, хотя понимал, что если бы даже я и напал на оленя, так его покусав, то, пожалуй, раны были бы все же поменьше, потому что пасть у меня не волчья, а вполне интеллигентного размера – по местным меркам, конечно… Однако в его протокольную башку пришла идея, что здесь что-то нечисто.

– У вас собаки есть? – строго спросил он.

– Есть, – сознался я, – пудель Жужа, но она весь день была дома.

– Я бы хотел осмотреть ее пасть, – настойчиво заявил инспектор. – Может быть, это она загрызла оленя.

– Вы бы лучше население от волков и медведей защищали! – завозмущался я.

– Я сомневаюсь, что оленя загрызли волки, – возразил инспектор.

– А кто его загрыз? Я, что ли? – разгорячился я.

– Ну, если это не ваша собака, то его загрызли шакалы. Опишите, как они выглядели?

– Ну, как, как? Серые волки, здоровые такие…

– Разберемся, – сказал инспектор и пошел обследовать пасть собаки Жужи, которая была самым мирным существом из всех, кого мне довелось знать, и притом страдала эпилепсией.

– Может, вы позволите нам увезти оленя в лес? – спросил я ему вдогонку.

– Хорошо… – ответил инспектор и отогнал свою машину. – Если это действительно не ваша собака загрызла оленя, я вам выпишу сертификат, подтверждающий, что это не вы убили оленя, и если потом этого оленя найдут, то у вас будет документальное подтверждение…

– Извините, – спросил напоследок я, – а как вы тут очутились? Вас что, вызвали родственники оленя?

– Нет… – серьезно сказал он. – Просто проезжал, а тут смотрю – оленя грузят. Ну, я и решил расследовать, что к чему…

– Угу… – ответил я, и мы тронулись в путь.

– Совпадение, значит, – сказал я Джиму. Тот промолчал. Он почему-то недолюбливал представителей министерства природных ресурсов. Видно, он никак не мог поделить с ними эти самые природные ресурсы, бегающие по его собственному двору.

Старенький грузовичок несносно трясло. Мы с трудом пробрались по плохо почищенной дороге километра на два в глубь леса.

– Ну, пожалуй, хватит, – сказал Джим. – Здесь волки найдут свой недоеденный обед.

Он стал разворачиваться и забуксовал в снегу. Я уже нарисовал себе картину, как мы пешком выбираемся из этого заснеженного леса. К счастью, «форд» все же выбрался из сугроба, и мы, отъехав немного, вышли из машины.

Кузов был пуст. Олень пропал. Мы переглянулись, не поверив своим глазам.

– Что за чертовщина? – пробормотал Джим.

– Может быть, он убежал? – неуверенно пошутил я.

Мы уставились на окровавленный кузов. Наверное, в таком же недоумении смотрели на пустую плащаницу в склепе последователи Иисуса.

– Этому должно быть какое-то рационалистическое объяснение, – сказал Джим и картинно схватился за голову. Раньше я считал, что этот жест присущ только старым евреям, но теперь наблюдал его в исполнении старого шотландца. Тут я подумал, что все гонения на евреев были напрасны, потому что они такие же люди, как и все, раз шотландцы тоже хватаются за голову.