Николай Кузьмин - В футбольном зазеркалье

– Да вот с ногой-то плоховато, – признался Скачков. – Болит.

– Это худо. Худо, брат…

– Слушай, Леха, у нас недавно слух пошел: Комова будто бы хотите брать?

– Мы? – удивился Решетников. – Или у нас коньяк некому гвоздить? А что его – совсем?

– Вроде…

Поговорили еще о том о сем.

– Так что, Геш, значит, завтра увидимся.

– Выходит…

С каждым поколением футболистов связан свой кусок истории любимого спорта. На долю поколения, к которому принадлежали Скачков и Решетников, выпал период досадных поражений, шараханья от одного заграничного образца к другому, все большей утраты завоеванных позиций. Кроме того им вместе довелось пережить один из самых мрачных дней этого времени.

Сборная олимпийская команда тогда упорно готовилась к последнему отборочному матчу в своей подгруппе. Предстояла встреча в Швеции, в Стокгольме. Вопрос стоял так: быть или не быть. Третий раз нашей команде грозила участь неудачников, третий раз подряд наши футболисты, обладатели золотых олимпийских медалей в Мельбурне, не могли пробиться в финальную пульку очередной Олимпиады.

В Москве, на базе, где готовилась команда, и в Стокгольме, в отеле, Скачков жил в одной комнате с Алексеем Решетниковым. Обстановка складывалась нервозной. Угроза поражения давила на всех: на игроков, на тренеров, на специалистов, сопровождающих команду.

К ответственному матчу команду готовил молодой тренер, недавно защитивший диссертацию, но еще не опытный на тренерской работе. Чем меньше оставалось до матча, тем больше он боялся не оправдать возложенных на него надежд. Изнемогая под бременем ответственности, он не знал покоя даже в дороге. Эта угнетающая тяжесть диктовала ему все поведение и сказывалась на тренировках, в отборе окончательного состава, а особенно проявила себя в Стокгольме, где для футболистов был установлен такой режим, что шведские журналисты назвали их «селестинскими затворниками» (по названию отеля, где остановилась советская команда).

Футбольная команда – сложный и зачастую противоречивый организм; из этих одиннадцати характеров тренер должен сколотить не только механизм для забивания голов, но и дружный жизнерадостный коллектив вообще.

Диссертация, которую недавно защитил молодой тренер, называлась: «Стратегия атаки в советском футболе». Там все было наглядным, веским, убедительным, с чрезмерной правильностью схем, изученных и предлагаемых, без учета того, что в каждой схеме, попавшей на заметку, закрепившейся в теории, лежал взрыв вдохновения, таланта игроков проявленных ими в игре. Большой футбол развивается по законам искусства, а решающий компонент искусства – индивидуальный талант. Механическому футболу всегда противостоит футбол личностей.

В «Селесте» для советских футболистов отвели целое крыло, поставили полицейского и каждый раз, когда команда уезжала или возвращалась с тренировки, страж порядка пересчитывал ребят, как заключенных. (Кто-то, кажется Полетаев, мрачно пошутил, что футболисты стали похожи на гладиаторов, которых готовят на заклание).

Скачкова удивляло, что с командой в Стокгольм приехало множество советников, консультантов, наблюдателей, так называемый «мозговой комитет». В беспрерывных заседаниях «комитет» решал вопросы стратегии на предстоящий матч. До команды с этих заседаний доходили лишь отголоски, вроде: «Не расхолаживаться!» или «Проигрывать мы не имеем никакого права!» Футболисты понимали, что «комитет» ищет вернейших путей к победе, но ведь известно, что еще ни один тренер не проиграл на макете ни одного матча!

За несколько дней до встречи начались установочные занятия с футболистами. План был простой: мяча не таскать, получил – сразу же отдай! Темп, темп, скорость! Подавить соперника вихрем атак. В защите же – строгая персоналка.

Реваз Бакарадзе из тбилисского «Динамо» попросил устроить какую-нибудь экскурсию, что ли. Он пожаловался, что помимо усиленных тренировок ребята ничего не видят (разве только по дороге на стадион из окна автобуса). Даже шахмат не захватили!

Тренер, не зная, что ответить, вопросительно взглянул на одного из членов «комитета», еще нестарого, но дородного, с продольной лысиной, начинающейся со лба.

– Какие экскурсии, какие музеи? Вы кто – футболисты или туристы? Телевизор есть – пожалуйста. Газетку бы стенную соорудили, чем киснуть.

В наступившем молчании тренер выразительно взглянул на ребят: дескать, слышали?

– Разойдись! – последовала команда.

Вечером футболисты собрались в номер Реваза Бакарадзе. Здоровый дружный хохот ребят всполошил полицейского, дремавшего на своем посту. Скоро к развеселившимся заглянул встревоженный тренер.

– Вы что, ребята? Поднялись, стали расходиться.

– Сэрдытый! – шепнул Скачкову Бакарадзе.

Утром по дороге на тренировку ребята с привычной скукой смотрели в окна автобуса. Нет, такие поездки за рубеж выматывают во много раз сильнее, нежели свои, домашние игры. Дома как-то проще…

– Пас!.. Пас!.. – кричал тренер и сердитым свистком останавливал игру. – Бакарадзе, сколько раз повторять: получил мяч – сразу пас. Сразу! Атака!.. Начнем снова.

– Нэ вижу! – выходил из себя Реваз. – Нэ вижу никакой атаки!

Скачков, играя строго на середине поля, вдруг почувствовал какой-то зуд в ногах: дома, у себя в «Локомотиве», он непременно рванулся бы вперед.

– Бак, пас! – крикнул он и хорошо открылся на краю. Точным ударом Бакарадзе выложил ему прекрасный мяч «на ход»: беги и забивай!

Пронзительный свисток опять остановил игру.

– Скачков! – кричал тренер. – Оставьте свои штучки, прошу вас. Дома можете – пожалуйста. А здесь у вас конкретное задание.

К Скачкову, отходившему на свое место, приблизился Реваз: иссиня черные щеки мокрые, из-под спутанных кудрей горят глаза.

– Ты дай ему вировка, – зашипел он, раздувая атлетическую шею, – чтобы таскать тебя, как баран!

– Кончайте там! – прикрикнул тренер. – Бакарадзе, где ваше место? За два дня до матча интенсивные тренировки прекратились, и ребята остались наедине со своими мыслями о предстоящей игре. Тренер то и дело вызывался по телефону из Москвы и выслушивал последние инструкции. Недавно он с помощниками побывал на тренировке шведов и теперь не скрывал своего беспокойства.

В канун матча неожиданно вспыхнула жестокая перепалка между Ревазом Бакарадзе и Полетаевым – из-за какого-то пустяка. Ссору быстро потушили, но осадок у всех остался горький.

Ночью Скачков услышал, как на кровати напротив ворочается Решетников.

– Леха, – позвал он, – не спишь?

– Снотворное, что ли, попросить? – пожаловался Алексей и, нашарив выключатель, зажег свет.

Лицо его измято, он отчаянно зевал и тряс головой. Бессонница и ожидание, сказал он, выматывают куда сильнее, чем самые тяжелые тренировки.