Сергей Кузнецов - Гроб хрустальный. Версия 2.0

"Здесь не принято называть реальные имена", – одергивает его BoneyM.

"Теперь уже не важно, не так ли?" – печатает Глеб. Он впервые общается через IRC – непривычно, но ясно, что освоиться легко: есть что-то вроде командной строки, куда впечатываешь реплики, а после нажатия "Enter" они появляются в большом окне – вместе с репликами остальных. Глеб уже знает, что всю беседу можно записать в отдельный файл, который назывался логом. Слова самого Глеба появляются после угловой скобки, у остальных перед репликами стоит ник. Когда обращаешься к кому-то конкретно, пишешь его имя в начале, перед двоеточием.

Выглядит это так:

«het» Vse ravno. Davajte sohranim tradiciju.

«BoneyM» kadet: My vspominaem Snowball segodnja. Rasskazyvaem, kak my s nej made sex pervyj raz. Ja uzhe rasskazal.

В Интернете легко представить себе этих людей, думает Глеб. Не отвлекают лица, голоса, одежда. При первой встрече стараешься угадать про человека кто он и как живет – а тут можно заниматься этим все время. Вероятно, Снежану радовала мысль, что мы будем все вместе играть в эту игру – вряд ли она предполагала, что игра продлится и после ее смерти.

«het» Teper' moja ochered'. Esli kadet ne protiv.

» Net

«het» My byli oba molody togda. Pochti shkol'niki ili sovsem shkol'niki.

het печатает быстро, посылая на экран одну-две фразы, пауз почти не возникает. Читаешь, словно книгу или статью в Сети. Het пишет законченными книжными предложениями – словно уже много раз эту историю рассказывал и сейчас только повторяет. Даже транслит не раздражает Глеба. Мешают только английские слова, которые het, как многие, пишущие транслитом, вставляет, когда они явно короче или звучат, как русские:

"Мы оказались в одной гостинице, в другом городе, не в том, где познакомились. Нас было несколько человек, но Snowball уговорила свою подругу пойти на вечерний сеанс в видеосалон. Даже, кажется, на два вечерних сеанса. Я улизнул из номера, где пили мои друзья, и пришел к ней. Оба мы понимали, для чего встретились, и немного волновались. Надо вам сказать, это был мой первый sex. Сначала мы поцеловались несколько раз. Потом она сняла кофточку и осталась в одном bra. Я долго возился с застежкой, и Snowball даже начала смеяться немного, хотя и не обидно. Потом она сама расстегнула мне ремень и запустила руку в ширинку".

Глебу неловко. Он чувствует возбуждение и одновременно – неловкость от того, что возбуждается, читая о любовных забавах девушки, умершей несколько дней назад. Есть в этом что-то от вуайеризма и одновременно – от некрофилии.

"Мы разделись, – продолжал het, – и легли в постель. Несмотря на волнение, у меня стоял как никогда. По молодости, я обошелся без начальных ласк, сразу перевернул ее на спину и лег сверху. Помню, когда я входил, она kissed меня в шею, засос был еще несколько дней.

Мы трахались недолго, я почти сразу кончил, от неопытности. Snowball рассмеялась и сказала, что можно повторить, через некоторое время. Я не слезал с нее, а она начала пощипывать мои соски – я никогда не знал, что это так возбуждает. Я целовал ее грудь и постепенно my cock снова встал".

Глеб не сводит глаз с монитора. Правая рука лежала на ширинке и слегка двигалась вверх-вниз. "Вот уж не предполагал, – думает Глеб, – что придется стыдиться онанизма. Досчитать, что ли, до восьми и бросить?"

"Когда я кончил второй раз, – продолжал het, – Snowball встала, и я увидел, что вся простыня в крови. Я сначала решил, что она была девственница, хотя все ребята в классе знали, что это не так. Весь член и pubic hairs у меня тоже были в крови. Я как-то нерешительно ее спросил, стесняясь слова "целка". Она рассмеялась и сказала, что у нее periods".

Глеб отрывает руку от члена и спрашивает:

"het: прости, а когда это было?"

"kadet: очень давно, – отвечает het, – а что?"

"Просто так", – и Глеб кладет руку назад.

Он замечает: последние несколько минут на канале находится еще один человек

"Это что еще за XXXpyctal у нас тут образовался?" – спрашивает SupeR.

"SupeR: поминаем Snowball" – отвечает BoneyM.

"???"

"Она умерла"

Открывается дверь, Нюра спрашивает:

– Порнушку смотришь?

Глеб смущается. Правая рука еще лежит на ширинке, хотя эрекция уже почти пропала. Он убирает руку и, нажав Alt-Tab, прячет окно mIRC'a: Нет, просто по сети брожу, – и, опустив глаза, видит: ширинка до половины расстегнута. "Проклятые джинсы", – думает он и быстро подтягивает язычок молнии.

Нюра смеется.

– Да не дергайся, – говорит она, – а то крайняя плоть застрянет. Ты ведь, наверное, не обрезанный? – и подходит ближе.

– Нет, не обрезанный, – отвечает Глеб, – я как-то вообще мало религиозен… и уж скорее христианин, чем иудей.

– Врешь, – и Нюра тянется к застежке.

Вот такая мизансцена: смущенный Глеб, Нюра бережно расстегивает зиппер, диалог на экране монитора продолжается. Глеб вдыхает запах "Кэмела", в мозгу помимо воли всплывает слово "геронтофилия" и еще слово "случка". Стыдно: только что едва не дрочил, вспоминая мертвую женщину, а теперь, похоже, не возбудишься от прикосновения живой. Ох, ни хрена у меня не встанет, думает Глеб – и ему заранее неловко.

Но у него уже стоит.

Они проходят в боковую комнату по соседству с кухней. Это не спальня, а склад: коробки с книгами, старая мебель. Через оконце из кухни льется тусклый свет, Нюра не включает электричество и раздевается, не говоря ни слова. У нее не такое уж старое тело, думает Глеб: измочаленный живот, обвисшая грудь, но красивые бедра, довольно стройные ноги. Он стягивает футболку, Нюра опускается на колени, достает его член – и в этот момент раздается громоподобный голос Шаневича: он зовет Нюру. Она не реагирует, а медленно проводит языком по головке.

– Вот коза, – говорит Шаневич за стенкой. – Небось, в магазин вышла. Придется нам самим чай кипятить.

– Ничего страшного, – отвечает мужской голос, и Глеб узнает Влада Крутицкого.

Нюра тоже узнает его – и на мгновение замирает. Глеб сжимает ее голову руками и пропихивает член ей в рот.

– Так что у вас со Шварцером вышло? – спрашивает Шаневич.

Нюра пытается подняться, Глеб ее удерживает. Это только игра, говорит он себе. В конце концов, она сама начала, что уж теперь.

– Глупость это все, – говорит за стеной Крутицкий. – Понимаешь, Илья, все эти игры в открытость, в демократизм – все это несерьезно. Детский сад.

– Information wants to be free, – отвечает Шаневич.

– Не смеши меня. Мало ли, чего она wants. Мне не важно, правда ли у Шварцера липовое портфолио, но нельзя же допускать такого слива. Ну, что это такое? Фактически, анонимка – но публичная. Вот если бы Шварцер надавил на владельцев сервера, они бы раскрыли, кто такая эта Маруся, – тут бы я его зауважал.

В этот момент Нюра сжимает в кулаке Глебову мошонку, и он убирает руки с ее затылка. Она поднимается с колен и нервно озирается.

– У Сети такая идеология, – отвечает Шаневич. – Уважение чужой прайвеси. К тому же сервер в Америке, как на них надавишь?