Виль Липатов - Игорь Саввович

Они ощущали, что с каждой секундой им все труднее и труднее понимать друг друга, что каждый думал о своем, слышал только то, что хотел услышать, и не понимал того, чего не хотел понимать. Так уж устроен человек, что даже двое очень и очень близких людей до конца понять друг друга не могут.

Вот еще о чем напряженно думал Игорь Саввович, неумело держа в пальцах длинную сигарету. Что действительно происходит, если он то и дело задает наивные вопросы «почему?», «отчего?», «зачем?» и все чаще и чаще чувствует себя так, словно он только что проснулся и, осматриваясь, не может понять, где находится и почему, черт возьми, здесь находится. Почему, отчего, зачем? Теперь очевидно, что годы прошли как во сне, в забытьи, и пробуждение оказалось тяжелым.

– Уютненькая история получается, – протяжно сказал Игорь Саввович. – Ты считаешь, что я тебя не любил или разлюбил, а я только сейчас докумекал, как ты медленно, но верно отдалялась от дома… Ты даже лето отдаешь работе, а зима?.. Ты так много работала, точно спасалась…

– А что мне оставалось делать?

Действительно, что оставалось делать женщине, муж которой никак не мог освоиться с мыслью, что он женат? Уйти от мужа, во-первых, или самоустраниться, во-вторых.

– Светлана, послушай, Светлана, – почти шутливо начал Игорь Саввович. – Тебе не кажется, что наш разговор похож на бред? Сидим по-дурацки на кроватях, курим, настороженно следим друг за другом. Если бы мне раньше сказали, что такое возможно, я бы не поверил. Мы прожили вместе почти пять лет, больше чем на месяц ни разу не расставались, а вот сидим, разговариваем так длинно и мучительно, что уже ничего не понимаем.

Светлана прикуривала, наверное, четвертую сигарету, прикурив, долго – по забывчивости – держала в пальцах горящую зажигалку. Потом раздался щелчок. Светлана повернулась и стала жадно глядеть на мужа; глаза жены были в полосе зеленого свечения и от этого казались большими, очень большими. Игорь Саввович тоже неподвижно и молча смотрел на Светлану, на его лице лежал синий блик.

– Что же получается, Светлана, – поняв, что жена не примет его шутливого тона, сказал он, – выходит, столько лет мы прожили под одной крышей чужими людьми?

– По большому счету ты прав! – очень тихо ответила Светлана. – Но это не твоя вина, а твоя беда! Ты давно живешь так, словно не просыпаешься. Прости, но ты похож на автомат, запрограммированный для самых элементарных действий – сон, работа, еда… И это тоже не твоя вина, а твоя беда.

Сигарета Игоря Саввовича давно догорела, он не знал, куда деть окурок, и машинально протянул его Светлане, а сам медленно повторил про себя: «Сколько лет мы прожили под одной крышей чужими людьми». Было от чего собирать на лбу морщины и опускать тяжелую, гудящую от напряжения голову.

– Ладушки!

Вскоре после назначения начальником отдела новой техники треста Ромсксплав, на второй день ноябрьских праздников, Игорь Саввович шел к Валентинову домой, приглашенный главным инженером на чашку чая и ванильный торт особого вкуса и полезности, который умела печь только мать Валентинова. С опозданием на час по обледеневшей узкой тропинке на Воскресенскую гору поднимался столичного вида пижон: дубленка расписная, туфли-шлюпки, костюм из самой настоящей английской шерсти, галстук с французской этикеткой.

Двери открыла веселая и шустрая старуха – мать главного инженера, радостно и шумно приветствовала Игоря Саввовича, строго велела не снимать «чеботы», то есть проходить в кабинет сына без всякого стеснения в туфлях-шлюпках. Повеселев от шума, учиненного бабушкой Надеждой Георгиевной, он специальной, вьющейся, легкомысленной походкой вошел в большой кабинет главного инженера. Народу было с гулькин нос: сидела в глубоком кресле маленькая и тоненькая девчушка, напротив устроился Володечка Лиминский, приглашенный вместе с Игорем, и, видимо, уже давно стрелял глазами в девчушку, «кадрил» напропалую, что видел Валентинов и в ответ улыбался особой – антиплебейской, как называл ее Игорь Саввович, – улыбкой, одновременно разговаривая с отчаянно веселым толстяком. Два других гостя, видимо, муж и жена, с достойным видом занимали два простых венских стула. Валентинов радостно представил девушке, толстяку и супругам своего молодого коллегу.

– Прошу любить и жаловать! Игорь Саввович Гольцов… Светлана Ивановна Карцева. – Он показал на девчушку. – Софья Арсентьевна и Петр Петрович Бережковы – гордость советской биологии. Михаил Григорьевич Семенов – мой полковой командир и друг детства… Игорь Саввович, прошу быть как дома…

Фирменные посудины для коктейлей, облепленная медалями бутылка водки, сандвичи, накрахмаленные тонкие салфетки с монограммами, фамильное столовое серебро декабристского рода; всегдашнее принципиальное отсутствие на столе черной икры, истребляемых и вымирающих осетров и стерляди. Взамен этого было все необходимое для сибирского деликатеса – пельменей: уксус в хрустальном графине, масло – для любителей есть пельмени с маслом, сметана – для любителей есть пельмени со сметаной, красный перец и черный – для любителей пельменей с перцем.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, Игорь Саввович!

Он живенько присел на скамеечку для ног – седая старина! – и принялся наблюдать за биологами, супружеской парой лет за сорок, так как дамская часть «гордости советской биологии», уважаемая Софья Арсентьевна, выкаблучивалась, словно столичная манекенщица, гостящая в родной деревне. С ног до головы заграничная, в туго обтягивающем брючном костюме, она возлежала на стуле, заводила глаза под лоб, изображая светскость, чтобы соответствовать аристократичности валентиновского дома, то есть салфеткам с монограммами и фамильному серебру, вещей естественных для Валентинова и поэтому незамечаемых. Софья Арсентьевна серебристо смеялась или держала на лице ослепительную улыбку. На всякий случай Игорь Саввович посмотрел на Софью Арсентьевну одобрительно и как бы пораженно: «Вы прекрасны! Вы удивительно прекрасны!» Поймав его взгляд и приняв за чистую монету, «гордость советской биологии» с утроенной силой бросилась в светскость.

– Мы говорили об экологических проблемах, – сказал Валентинов. – Петр Петрович совершенно неожиданно для меня одинаково сильно обеспокоен вырубкой кедровников и лиственниц, осин, кустарников типа чернотала, ивняка и ветельника… Натурально, истребление осинников опасно для спичечного производства, но вырубка кедровников, или как мы, сибиряки, говорим, кедрачей, – многоважная потеря, равносильная катастрофе.

Только-только привыкающий к валентиновской манере говорить, Игорь Саввович посмеивался над тем, что в праздничный день хозяин и его почтенные гости говорили об экологических проблемах, что Валентинов употреблял слова «натурально» и «многоважно», что веселый толстяк и даже Володечка Лиминский слушали ученый разговор с деятельным вниманием.