Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

— Что же мне оставалось, — сказал Лудовико, — все уже закрутилось. Негр вытащил свою цепь, кинулся на сцену. Я достал пистолет, побежал за ним. Там было еще двое наших, с ними пробились к самой рампе. А у рампы нас встретили эти, с повязками.

Кое-кто из сидевших на сцене скрылся за кулисами, а остальные смотрели на парней с повязками: те подняли палки и готовились встретить огромного негра и еще двоих, — крутя над головой цепями, они надвигались на них. Бей их, Тельес, крикнул Трифульсио, бей их, Урондо. Он взмахнул цепью, как укротитель — бичом, и парень с повязкой, стоявший ближе других, выронил палку, схватился за голову, рухнул. Негр, давай на сцену! — крикнул Урондо, а Тельес: мы их оттянем на себя, прыгай! Трифульсио видел, как они ринулись на тех, кто охранял лесенку на сцену, и, молотя цепью, прыгнул туда же.

— Меня отсекли от напарника и от остальных, — сказал Лудовико. — Никак было к ним не пробиться: стеной стояли. Человек пять меня окружило, а палки так и мелькают, будто у каждого по десять рук. Я их держал под прицелом и все звал Иполито. И тут, брат Амбросио, началось уж чистое светопреставление.

С галерки полетели похожие на бурые булыжники гранаты, разорвались с сухими хлопками в партере и на досках сцены, и сейчас же вверх спиралями потянулся дым. Через несколько секунд он стал белесым и густым, и жгучее плотное облако заволокло, скрыло от взглядов зал. Громче стали крики, раздался шум падающих тел, треск ломающихся кресел, кашель, и Трифульсио остановился. Руки его повисли вдоль туловища, пальцы разжались, выпустив цепь, колени подогнулись, но глаза еще различали в клубах едкого дыма силуэты тех, кто убегал со сцены, прижимая к лицу носовые платки, и тех, кто разводя руками, словно плавая, надвигался на него — это были парни с повязками. Не в силах выпрямиться, не чувствуя обрушившихся на него ударов, схватился за грудь, широко разинул рот. Как рыба дышу, Томаса, еще успел подумать он.

— Я, Амбросио, ослеп, — сказал Лудовико. — И мало того — задыхаться начал. Стал стрелять наугад. Не понял, что это гранаты, думал, меня сзади звезданули.

— Слезоточивый газ в закрытом помещении, несколько человек убито, десятки раненых, — сказал сенатор Ланда. — Большего и желать нельзя, не правда ли, Фермин? Будь Бермудес о двух головах, все равно теперь не выкрутится.

— Сам не заметил, как расстрелял всю обойму, — сказал Лудовико. — Глаза не могу открыть. Чувствую, голову пробили, упал, а они на меня сверху навалились.

— Не без эксцессов, дон Кайо, — сказал префект. — Да нет, митинг-то этот не состоялся. Люди в панике бегут из театра.

— Штурмовые группы ворвались в театр, — сказал Молина. — Там стрельба, дон Кайо. Убитые? Пока не могу сказать, дон Кайо.

— Не знаю, сколько я так провалялся, но потом все-таки открыл глаза, а дым все стелется, — сказал Лудовико. — А я чувствую — подыхаю, весь в крови был. И тут увидел эту суку Иполито.

— Он тоже топтал твоего напарника? — засмеялся Амбросио. — Обдурил их, значит? Не такой уж он олух, как мы думали: сообразил.

— Я говорю: помоги, помоги, — сказал Лудовико. — А он — ноль внимания, будто не узнает. Месит сапожищами этого негра, а тут они заметили, что я очухался, — и снова ко мне. Опять давай ногами, палками. Я снова вырубился.

— Префект! — сказал Кайо Бермудес. — Перекрыть все улицы. Не допускайте никаких манифестаций. Лидеров Коалиции арестовать. Список пострадавших составлен? Убитые есть?

— Знаешь, это все равно как увидеть во сне кошмар, проснуться, а он продолжается, — сказал Лудовико. — Театр был уже почти пустой. Все перебито, переломано, все кровью залито, а напарник мой, негр этот, он вообще в луже лежит. Вспомнить не могу, что у него вместо лица было. Вокруг кашляют, корчатся, стонут.

— Да, дон Кайо, на площади Армас — многолюдная манифестация, — сказал Молина. — Префект вместе с армейским командованием сейчас там. Боюсь, дон Кайо, что это невозможно. Там тысячи людей.

— Немедленно разогнать, идиот, — сказал Кайо Бермудес. — Вы что, не понимаете: это будет нарастать, как снежный ком. Соедините меня с начальником гарнизона. Сейчас же очистить улицы, Молина.

— Тут ворвались штурмовые, один увидел, как я ворочаюсь на полу, и добавил мне еще, — сказал Лудовико. — Я им: я — свой, я из префектуры Лимы. Ну, слава богу, появился китаец Молима, меня вытащили через запасной выход, и я опять потерял сознание, очнулся в госпитале. А вся Арекипа уже бастовала.

— Положение ухудшается, дон Кайо, — сказал Молина. — Разместили улицы, по всему центру города — баррикады. Своими силами штурмовые группы прекратить беспорядки не могут.

— Надо просить армию вмешаться, — сказал префект. — Но генерал Альварадо мне заявил, что, пока он не получит приказ министра, ни один солдат не выйдет из казармы.

— В одной палате со мной лежал парень из сенаторской команды, — сказал Лудовико. — Нога у него была сломана. Он мне рассказывал, что творится в Арекипе, нервы вконец расшатал. Страшно было, Амбросио.

— Хорошо, — сказал Кайо Бермудес. — Я обращусь к генералу Льерене, и он отдаст приказ.

— Сбегу я отсюда, — сказал Тельес. — На улице безопасней, чем здесь, в больнице. Не хочу, чтоб со мной сделали то же, что с Мартинесом и с негром. У меня тут знакомый есть, Уркисой зовут, он меня спрячет.

— Не трусь, ничего не будет, сюда они не войдут, — сказал Лудовико. — Ну и что, что всеобщая забастовка? Армия их быстро прижмет к ногтю.

— Где она, твоя армия? — сказал Тельес. — Что-то не видно ее. А захотят нас линчевать, так войдут сюда как к себе домой. Здесь даже охранника у дверей нет.

— Никто не знает, что мы тут, — сказал Лудовико. — А хоть бы и знали. Подумают, что мы за Коалицию были, вот и пострадали.

— А вот и нет, мы — чужаки, — сказал Тельес. — Люди со стороны. Сегодня же уйду к Уркисе. Доковыляю как-нибудь, хоть и в гипсе.

— Двоих его товарищей убили в театре, и он места себе не находил со страху, — сказал Лудовико. — Говорил, что требуют отставки министра внутренних дел, что сюда ворвутся и нас повесят на фонарях. Да что же происходит, черт бы их всех драл?

— Что происходит? — сказал Молина. — Можно считать, что революция, дон Кайо. Нам пришлось снять патрули, чтоб их не забрасывали камнями. Почему армия не вмешивается, дон Кайо? Почему нет приказа помочь нам?

— А они, сеньор? — сказал Тельес. — Что они сделали с Мартинесом, со стариком Трифульсио?

— О них можешь не беспокоиться, мы их похоронили, — сказал Молина. — Тебя Тельес зовут? Твой начальник оставил тебе в префектуре денег, когда сможешь ходить, поедешь в Ику на автобусе.

— Чего же их здесь-то зарыли? — сказал Тельес. — У Мартинеса в Ике — жена и дети, у Трифульсио тоже родня какая-то в Чинче осталась. Почему их домой не отправили, чтоб схоронить по-человечески? Зарыли как все равно собак. Тут к ним и на могилку никто не придет.