Амели Нотомб - Страх и трепет

— Причина в неполноценности западного ума по сравнению с японским.

Очарованная моей покорностью, отвечающей её желаниям, Фубуки нашла справедливый ответ:

— Это правда. Однако, не стоит преувеличивать неполноценность среднего западного ума. Не думаете ли вы, что в вашей недееспособности повинен ваш собственный ум?

— Конечно.

— В начале я думала, что вы хотели саботировать Юмимото. Поклянитесь, что вы не симулировали свою глупость.

— Клянусь вам.

— Вы отдаёте себе отчёт в вашей ограниченности?

— Да. Компания Юмимото раскрыла мне на это глаза.

Лицо моей начальницы оставалось непроницаемым, но я чувствовала по голосу, что в горле у неё пересохло. Я была счастлива, наконец, доставить ей удовольствие.

— Таким образом, предприятие оказало вам большую услугу.

— Я буду ему за это вечно благодарна.

Мне очень нравился сюрреалистический оттенок, который приняла наша беседа, и который неожиданно доставил Фубуки такую радость. Это был очень волнующий момент.

«Дорогая снежная буря, если мне так просто доставить тебе удовольствие, не стесняйся, забросай меня жёсткими твёрдыми комьями, градинами, заточенными как кремень. Твои тучи отяжелели от ярости. Я согласна быть смертной, затерянной в горах, на которые они извергают свой гнев, брызги ледяной слюны летят мне прямо в лицо. Мне это не вредит, а зрелище это прекрасно. Ты хочешь изрезать мою кожу градом оскорблений, но ты стреляешь холостыми, милая снежная буря. Я отказалась завязать глаза перед твоим войском, потому что я так давно мечтала увидеть наслаждение в твоём взоре».

Я решила, что Фубуки достигла удовлетворения, потому что она задала мне вопрос, показавшийся мне простой формальностью:

— Чем вы думаете заниматься дальше?

Мне не хотелось говорит ей о рукописи, над которой я работала. Я отделалась банальным ответом:

— Я могла бы преподавать французский.

Моя начальница презрительно рассмеялась:

— Преподавать! Вы! Вы считаете себя способной преподавать!

Чёрт возьми, снежная буря, твои боеприпасы не иссякают!

Она задавала вопрос, но я не совершила глупости и не призналась в том, что имела диплом преподавателя.

Вместо этого я опустила голову.

— Вы правы. Я ещё не до конца осознала предел моих возможностей.

— В самом деле. Скажите прямо, чем бы вы могли заниматься?

Мне хотелось довести её до полного экстаза.

В старинном японском императорском своде правил поведения оговорено, что обращаться к Императору нужно с «дрожью и оцепенением». Меня всегда очаровывала эта формулировка, которая так хорошо соответствовала игре актёров в фильмах про самураев, когда они обращались к своему начальству голосом, искажённым сверхчеловеческим почтением.

Я надела маску оцепенения и задрожала. Со страхом взглянув в глаза молодой женщины, я пролепетала:

— Вы полагаете, что меня возьмут убирать мусор?

— Да! — воскликнула она, выдав себя этим порывом.

Затем она глубоко вздохнула. Я победила.

Потом мне нужно было объявить о своём увольнении господину Саито. Он тоже назначил мне встречу в пустом кабинете, но в отличие от Фубуки, ему было не по себе, когда я села напротив.

— Срок моего контракта подходит к концу, и я хотела с сожалением объявить о том, что не смогу его возобновить.

Лицо господина Саито исказилось множеством тиков. Я не могла понять, что это означало, и продолжила:

— Компания Юмимото предоставила мне массу возможностей проявить себя. Я буду ей за это вечно благодарна. Увы, я оказалась не на высоте и не оправдала большой чести, оказанной мне.

Маленькое тщедушное тело господина Саито нервно задёргалось. То, что я говорила, явно смущало его.

— Амели-сан…

Его глаза шарили по углам комнаты, словно пытаясь там найти нужные слова. Мне стало жаль его.

— Саито-сан?

— Я… мы… мне жаль. Мне не хотелось, чтобы все так произошло.

Увидеть искренне извиняющегося японца можно примерно раз в столетие. Я испугалась при мысли о том, что господин Саито пошёл ради меня на такое унижение. Это было тем более несправедливо, что он не имел никакого отношения к моим последовательным понижениям в должности.

— Вам не о чём сожалеть. Всё к лучшему. И моя работа на вашем предприятии меня многому научила.

Тут я не кривила душой.

— У вас есть планы? — спросил он меня с натянутой любезной улыбкой.

— Не беспокойтесь за меня. Я себе что-нибудь подыщу.

Бедный господин Саито! Это мне пришлось успокаивать его. Несмотря на некоторый профессиональный рост, он оставался японцем, одним из миллионов, одновременно являясь рабом и неумелым палачом той системы, которую, конечно, не любил, но не осмеливался критиковать по слабости характера и из-за отсутствия воображения.

Наступила очередь господина Омоти. Я умирала от страха при мысли оказаться с ним наедине в его кабинете. Но я была не права. Вице-президент пребывал в прекрасном расположении духа.

Завидев меня, он воскликнул:

— Амели-сан!

Он произнёс это с той восхитительной японской манерой, когда говорящий, называя человека по имени, подтверждает тем самым его существование.

Он говорил с полным ртом. Я попыталась по голосу определить, что он ел. Это было что-то вязкое, клейкое, что-то, что нужно потом отдирать от зубов языком. Однако, не такое липкое, чтобы прилепиться к небу, как карамель. Слишком жирное, чтобы быть ленточкой лакрицы. Слишком густое для зефира. В общем, загадка.

Я снова нудно забубнила хорошо заученную речь:

— Срок моего контракта подходит к концу, и я хотела с сожалением объявить о том, что не смогу его возобновить.

Лакомство лежало у него на коленях, скрытое от меня столом. Он поднёс ко рту новую порцию: толстые пальцы скрывали то, что несли, оно было проглочено, а я не смогла разглядеть его цвет. Меня это огорчило.

Должно быть, толстяк заметил моё любопытство. Он достал пакетик и бросил его ко мне поближе. К моему великому удивлению, я увидела шоколад бледно-зелёного цвета.

Я озадаченно и с опаской посмотрела на вице-президента:

— Это шоколад с планеты Марс?

Он разразился хохотом. Конвульсивно икая, он произнёс:

— Кассеи но чокорето! Кассеи но чокорето!

Что означало: «Марсианский шоколад! Марсианский шоколад!»

Я удивилась такой реакции на моё увольнение. И эта холестерольная весёлость была мне весьма неприятна. Она все нарастала, и я уже представляла миг, когда сердечный приступ сразит вице-президента прямо у меня на глазах.

Как я объясню это начальству? «Я пришла объявить о своём увольнении, и это его убило.» Ни один человек в Юмимото не поверил бы такому: я была из того разряда служащих, чей уход мог только обрадовать.

Что касается истории с зелёным шоколадом, никто бы ей не поверил. От одной шоколадки не умирают, даже если у неё цвет хлорофилла. Версия об убийстве была бы гораздо более правдоподобной. Мотивов у меня хватало.