Анатолий Рыбаков - Екатерина Воронина

Устроившись, наконец, и приняв опять ту позу, в которой застала ее Катя, Ирина спокойно, будто продолжая самый обыкновенный и даже дружеский разговор, сказала:

– Что же касается специализации, то она начинается с третьего курса.

И посмотрела на Катю открытым и прямым взглядом. Теперь, когда их отношения выяснены, когда Катя знает свое место, она готова беседовать с ней так, как это принято между воспитанными людьми.

Овладев собой, Катя спокойно сказала:

– Вам можно только завидовать: самое счастливое время – институтские годы.

– Все так говорят. А мне хочется поскорее окончить. Еще пять лет! Долго.

– Но потом вы будете хорошо вспоминать это время, – продолжала Катя, – к тому же у вас такая прекрасная специальность.

– Чем же она такая прекрасная?

– Самая человечная, – сказала Катя, – самая деликатная и гуманная. Мы, инженеры, имеем дело с машинами, с железом, оно безгласно, все терпит. А врач? Он имеет дело с человеком. Материя-то как-никак живая.

Ирина усмехнулась.

– Все проще, чем вы думаете. Побывали бы в анатомичке, увидели бы, с чем мы имеем дело.

Катя покачала головой.

– Там вы практикуетесь. Кто позволил бы вам практиковаться на живом человеке?

Катя взяла себя в руки. Никакое оскорбление, никакое унизительное подозрение не может ее коснуться. Слишком чувствовала она свою правоту, чтобы спасовать перед девочкой, которая имеет право оберегать свой дом, семью, отца, но не имеет права оскорблять и унижать ее. Она не отказывается от мысли подружиться с Ириной, но только не за счет своего достоинства. Ирина должна это понять сейчас, сегодня.

Катя спросила:

– Вам было страшно первый раз в анатомичке?

– Очень, – призналась Ирина.

– Вы никогда не задумывались над таким вопросом: почему страшно прикасаться к мертвому телу и так легко причинять боль живому?

Ирина растерянно покосилась на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Конечно, врачей, – засмеялась Катя, заглядывая Ирине в глаза, – я имею в виду врачей, больше ничего. Ведь вы тоже имели в виду только врачей, когда говорили о них? Так ведь?

Катя видела растерянность Ирины, видела, что мучает ее, но и сама она мучилась. Они обе должны пройти через это, чтобы не мучиться потом.

– Я говорю о человечности вашей профессии и о человечности вообще, – сказала Катя. – Очень благородно – облегчать человеку его страдания, но не всем это дано. Но каждому дано – не причинять их другому.

Она наклонилась к Ирине и положила свою руку на ее. Что бы она отдала за то, чтобы почувствовать в этой руке тепло. Но рука Ирины была холодной и чужой.

Все, что сказала Ирина, Катя опять в полной мере почувствовала за столом в поведении домашней работницы Галины Семеновны, тучной женщины в очках с роговой оправой. Своей преувеличенной любезностью та показывала, что отлично понимает, какое положение собирается занять Катя в доме, где она сама прожила пятнадцать лет, выходила девочку и, слава богу, хорошо выходила. И дом держала как полагается. Но наступают другие времена. Отработала жизнь, а теперь не нужна стала.

После того что Катя сказала Ирине, после этого иносказательного, но обеим понятного объяснения, Катя чувствовала себя спокойной и уверенной. Как огонь, плавящий два куска металла, соединяет их, так и этот тяжелый разговор что-то расплавил и соединил в них. Все остальное не имеет значения. Все преодолимо. Даже неожиданное малодушие Кости, а это, быть может, самое тяжелое.

Ирина сидела вялая, немного сонливая, брюзгливым голосом рассказывала о Гаграх.

– Мне не понравилось. Много народу, шум. Дамочки, не поймешь, кто они. Жара невыносимая, а они туалеты демонстрируют. И кому нужны их туалеты?

– Подрастешь – узнаешь, кому нужны туалеты, – сказал Леднев.

– Я не говорю, что не нужны. Вопрос о том – где и когда.

– Сама-то повезла целый чемодан, – рассмеялся Леднев.

– И напрасно! И зря! Я вообще больше туда не поеду.

– Лучше всего в туристском походе, – сказала Катя.

– Хлопотливо, – лениво возразила Ирина, не глядя на Катю. – Лазить по горам. И не всякий может. Вот папа, например.

Катя засмеялась.

– Ну уж, Константин Алексеевич, ходок вы действительно слабый. Помните, я вас приглашала в Кадницы, а вы боялись, что на горку не взберетесь.

– Вы из Кадниц? – Ирина скользнула по Кате быстрым взглядом.

– Да.

Ни к кому не обращаясь, Ирина сказала:

– Бабушка все о Кадницах рассказывает. А я там ни разу не была.

– Взяли бы и съездили, – сказала Катя, – здесь недалеко.

– Да вот все прошу его и прошу, а он все не может и не может.

– Некогда, Иришка, – сказал Леднев.

– Хотите, я с вами съезжу в Кадницы? – предложила Катя. И она смотрела на Ирину, ожидая ответа, которым та могла так много поправить. Но Ирина молчала.

– А ведь верно, – оживился Леднев, – поедем в следующее воскресенье. Туда на катере, обратно на машине.

– Я с удовольствием! – Катя улыбнулась и посмотрела на Ирину.

Ирина повернула голову к отцу, но не подняла глаз.

– Только обещаешь. А потом окажется, что ты в воскресенье занят.

– А мы его заставим, – весело сказала Катя, – поедемте. Очень интересно узнавать новые места. Так же как и новых людей.

– Чем же это интересно? – усмехнулась Ирина.

– Человек часто оказывается вовсе не таким, каким показался в первый раз, а гораздо лучше.

– А иногда и хуже, – сказала Ирина.

– Бывает и так, – согласилась Катя, – но это подтверждает, что первое впечатление ошибочно.

Так они и пообедали: Ирина глядя в тарелку, Катя – тщетно пытаясь добиться ее признания, Леднев – делая вид, что все в порядке, Галина Семеновна – подчеркивая, что с сегодняшнего дня она не более как обыкновенная домработница.

В коридоре, куда все вышли провожать Катю, Ирина стояла, прислонившись к косяку двери. На лице ее была улыбка любезной хозяйки, которая рада гостям, особенно тогда, когда они уходят; Галина Семеновна, натянуто улыбаясь, говорила:

– И не посидели вовсе. Попили бы чайку.

Подавая Кате пальто, Леднев смущенно и встревожено заглянул ей в глаза.

Ирина и Леднев вернулись в комнату.

– Понравилась тебе Екатерина Ивановна?

– Ничего, симпатичная, – ответила Ирина, снова устраиваясь на диване.

Леднев прошелся по комнате, придвинул стулья к столу, одернул скатерть, переставил две книги на этажерке.

– Ты влюблен в нее? – неожиданно спросила Ирина.

«Ну вот еще, что за глупости ты выдумываешь?» – чуть было не сказал Леднев. Но понял, что если скажет так, то не скоро еще сможет рассказать дочери правду.

Переставляя книги на этажерке, он ответил:

– Немного есть.

– Все влюбленные удивительно глупеют. Прямо на глазах.