Елена Сазанович - Маринисты

– Но Марина? Неужели она сама… Сама не была заинтересована узнать о себе правду.

– Наверное, была. Но, возможно, боялась этой правды. К тому же она целиком доверяла Самойлову. Он ее спас. Он стал для нее самым родным человеком. А его внезапная загадочная смерть совсем напугала ее. И она решила молчать, как когда-то советовал он. Решила, что если и узнает что-нибудь, то никого не впутывая в это дело. Вот поэтому она и бегала в старую усадьбу после смерти художника. Она пыталась сама докопаться до истины, но увы безуспешно.

– А что вы знаете о немом, Бережнов? – и я внимательно заглянул в его глаза.

– О немом? – удивился он внезапности моего вопроса. – То же, что и вы, пожалуй. Несчастный, больной человек, которого любила вся деревня. В деревнях, знаете ли, искренне любят юродивых. Наверное, потому, что они самые безобидные из всех существ на земле. А в больших городах, знаете ли, наоборот презирают тех, кто не умеет давать сдачи. Да и вообще презирают неполноценных. Скорее всего, из трусости. Для них это – напоминание о другом мире, мире, на который они даже боятся смотреть. – Доктор неожиданно замолчал и его глаза заблестели из-под очков нескрываемой грустью. Он, видимо, вспомнил немого. Он тяжело вздохнул, поднялся и закурил. – Что я еще знаю о немом? То, что он спас Марину. Но как он оказался там, в пустынном месте среди скал, нам об этом уже не узнать.

– Как знать, – усмехнулся я и тоже встал. – Доктор, а ведь именно немой стрелял в моего друга. Именно немой его чуть не убил.

– Вы сошли с ума, – крикнул доктор. – Тим, вы отдаете отчет вашим словам?

Я кивнул головой. Я отдавал отчет своим словам. И тут же, второпях, но стараясь не пропустить ни одной детали, рассказал Бережнову о нашем неудачном походе в старую усадьбу. Доктор некоторое время пребывал в оцепенении. Он не верил своим ушам. И не хотел верить.

– Тим, но этого просто не может быть, – пробормотал он с надеждой вглядываясь в мое лицо, словно искал поддержку своим сомнениям. Но напрасно.

– Док, у меня прекрасное зрение и я доверяю своим глазам.

Впрочем, Голова тоже никогда не жаловался на зрение.

– Как все это странно, – по-прежнему сомневался доктор.

– Игра на рояле, осмысленный взгляд, чтение книги. – Он поднял на меня тяжелый взгляд. – Тим, но его приступы… Его приступы действительно были неподдельны! И это я утверждаю как врач! Да, вы и сами были свидетелем. Безумный взгляд, дергающаяся щека, пена у рта – это сыграть практически невозможно.

Я вздохнул. И развел руками. Я тоже ничего не понимал.

– Но доктор, – предположил я, – Ведь нормальный, здравый рассудок тоже не исключает такие приступы. Возможно, – они единственная его правда. К тому же вспомните, только он был свидетелем смерти Марины. Он лгал, док. И он не случайно оказался возле яхты.

– Возможно, возможно, – протянул Бережнов. – Но зачем тогда ему, если он замешан в ее похищении, было ее спасать. И заметьте, он не выдал ее местонахождение.

– Он знал, что она у вас? – воскликнул я.

– Естественно. Уж кому-кому, а Слону я доверял. Ему все доверяли. Впрочем как когда-то и вы.

Я опустил глаза. Мне не в чем было упрекнуть Бережнова.

– К тому же мне трудно было одному справиться, – продолжал доктор. – Особенно, когда она заболела. Он так за ней ухаживал! Поверьте, со стороны это выглядело очень искренне. Марина до сих пор ему благодарна. И пожалуйста, ничего ей пока не рассказывайте. Ничего, пока она не встанет на ноги.

С этим я легко согласился. Любое неосторожное слово могло только усугубить состояние Марины.

– Немой точно был замешан в исчезновении Марины, – наконец заключил я. – Во-первых, – я загнул указательный палец, – грибы. Теперь становится довольно ясной картина смерти Самойлова. Второе, – только немой знал о том, что в следующий приезд я заберу Марину с собой. Сразу после моего заявления она и была похищена. Третье – это лжепоказания немого о смерти Марины, четвертое, – выстрел в моего друга. Пятое – сам факт его игры в немого-юродивого. Ведь ему доверяли исключительно все. В том числе и Самойлов. Кстати немой тоже единственный свидетель картины, которую писал художник. И, наверное, этот неизвестный шедевр исчез не без его помощи.

– И все же, – доктор снял очки и смотрел на меня близорукими, беспомощными глазами. – Я могу продолжить. Зачем ему было признаваться в своем таланте, – различать грибы. Чтобы навлечь на себя подозрения? Зачем ему было спасать Марину из заточения, если он сам помог, помог похитить ее? И кто был тот неизвестный, кто вас спас от выстрела? Уж наверняка это не тот милый бородатый яхтсмен…

– Да, да, да, – протянул я. – Если бы немой был жив, – и я вспомнил, что уже не раз слышал эту фразу.

– Если бы… – развел руками доктор. – А пока нам не за что зацепиться, кроме как за этого лихого бородатого похитителя. Кем он может быть? И откуда он так все может знать? Даже о ваших близких отношениях с Мариной.

– Только от немого, – усмехнулся я.

Доктор стукнул меня по лбу.

– Ах, да! Все никак не могу привыкнуть к этой чудовищной правде. Ну, что ж. На сегодняшний день мы в силах зацепиться только за это. И завтра же, вернее, уже сегодня, – он посмотрел на часы, – отправимся на поиски этого наглеца в маскарадном костюме. Вы со мной согласны, Тим?

– Безусловно, док. Мы обязаны найти истину. Но поверьте – это риск, Бережнов, Я лично знаю ради чего рискую.

– Я лично то же, – и доктор хитро сощурил свои близорукие глазки. Разве мне истина менее дорога, чем вам.

Я без лишних слов пожал ему руку в ответ. На секунду устыдившись, что в первую очередь рискую ради любви, а не истины. Впрочем, это, возможно, одно и то же.

Док скрылся в спальне. А я прямиком направился к Марине. Мне хотелось видеть ее, вглядываться в дорогие черты лица, прикасаться к ее коже, по-прежнему пахнущей морем, к ее густым длинным волосам. Мне хотелось отвлечься хоть на секунду от этих сумасшедших мыслей, путанных вопросов, на которые я так и не мог найти ответ. Я приоткрыл дверь. Она не спала. Она улыбаясь смотрела на меня, словно знала, что я приду. И мне показалось – ей лучше.

– Мне, кажется, уже лучше, Тим. Может быть, завтра я уже встану.

– Обязательно встанешь, Марина. Иначе и быть не может. К тому же тебя завтра, – я, следуя примеру дока взглянул на часы, – нет, уже сегодня тебя ждет подарок.

– Правда, Тим? – ее глаза загорелись. – Ты мне подаришь картину? Да, Тим? Это правда, Тим? Я права?

– Ты всегда права, девочка моя. Никто так меня не понимает, как ты.

– Она красива, эта картина? Ну, что я спрашиваю, конечно, красива… – Это лучшее, что я сделал. Все лучшее – для тебя, Марина.

Она благодарно погладила меня по щеке.