Дэвид Седарис - Одень свою семью в вельвет и коттон

Солнце уже садилось, когда мы погрузили бревна на машину. Папа выудил из кармана ключи, мы сели в кабину – отдохнуть пару минут перед дорогой домой. В доме Минни Эдвардс ребенок открыл двери живущему там же парню, которому не следовало там жить. Такие вещи интересовали отдел соцобеспечения, особенно если парень работал и платил за жилье. Часто приходил инспектор, выискивающий мужскую одежду или иные доказательства бесчинств, и считалось, что и моя семья этим интересуется. Парень зашел в квартиру Минни, и через секунду она вышла и сделала знак моему папе, чтобы тот опустил окно. «Он мой брат, – сказала она. – Вернулся домой из армии». Ох уж эта скрытность. Эти изнуряющие объяснения!

«Ну, как тебе это?» – спросил отец. Он говорил не про Ленса или приятеля Минни Эдвардс, а про все вместе. Теоретически все, что мы сейчас видели, принадлежало нам – лужайки, дома, покрытые гравием дорожки. Вот что дает изобретательность: уголок мира, который может со временем увеличиться, вырастая по кусочку, пока не станет таким большим, что можно будет долго ехать по его просторам, имея в качестве спутников чувство вины и неуверенности.

Ленс со своей семьей в конце концов выехал из квартиры, но только после того, как, на первый взгляд, отменный потолок ванной обрушился без каких-либо видимых причин на голову его жены. Она доковыляла до суда, глупо и вполне предсказуемо явилась в повязках и с перебинтованной шеей. Однако жюри присяжных купилось на это и присудило ей возмещение ущерба. Потом мы узнали, что эти двое порвали друг с другом, что он уехал с другой женщиной, что она меняла постели в гостинице. Честер тоже расстался с женой и уехал не только с бытовыми приборами, но и с антиштормовыми окнами.

Одни неприятности сменялись другими, и казалось, отец, глядя в ветровое стекло, видел их все: женщину, чей ребенок устроил пожар в своей спальне, мужчину, бросившего автомобильный аккумулятор в окно соседу, неясные мечущиеся силуэты враждебно настроенных жильцов, которые разбирали его Империю по кирпичику.

– Я собирался прийти тебе на помощь, если бы Ленс, это самое, тебя ударил или еще что-то, – сказал я.

– Ну конечно, – ответил отец и на секунду позволил себе поверить в мои слова. – Чувак не знал, на что нарывается, правда?

– Да уж, не знал.

– Мы вдвоем, плечом к плечу, мама дорогая, вот бы на это посмотреть! Потом мы засмеялись, Веспасиан и Тит в кабине грузовичка. Отец похлопал меня по колену, а затем отогнал машину от бордюра.

– Я выдам тебе чек, когда вернемся домой, – сказал он. – Но я сомневаюсь, что заплачу тебе за то, что ты стоял там с открытым ртом. Такое не проходит. Во всяком случае, со мной.

– Что ж, этот маленький эксперимент окончен, – сказала мама. – Ты попробовал, но безуспешно. Так что давай просто идти дальше. – На ней был рабочий наряд: поблеклая бирюзовая юбка, льняная головная повязка и одна из спортивных футболок, которые отец купил ей в надежде приобщить к гольфу. – Начнем с кухни, – сказала мама. – Так лучше, не правда ли?

Я снова переезжал. На этот раз из-за соседей.

– Нет-нет, – уверяла мама. – Они здесь не при чем. Будем честными.

Она любила находить источник моих проблем, которым чаще оказывался я сам. Например, когда я отравился едой в ресторане, шеф-повар был не виноват.

– Ты сам хотел поесть чего-нибудь восточного. Ты сам заказал лмэйн.

– Ломэйн. Это два слова.

– Ты смотри, он заговорил по-китайски! Скажи-ка, Чарли Чан, как назвать шесть часов непрерывной рвоты и поноса?

Она имела в виду, что я слишком экономлю. Дешевый китайский ресторан, квартира за семьдесят пять долларов в месяц: «Сведи к минимуму траты, и они всегда вернутся, чтобы укусить тебя за задницу». Это была одна из ее поговорок. Но если у тебя не было денег, то как можно было не экономить?

– А кто тебе виноват, что у тебя нет денег? Это же не я воротила нос от постоянной работы. И это не я трачу все свои деньги на блошином рынке.

– Я это понимаю.

– Хорошо, что понимаешь, – сказала она, и мы стали заворачивать хрупкие вещи.

Как я считал, проблема возникла из-за соседского ребенка – третьеклассницы, которая, по словам моей мамы, с самого начала являлась проблемой. «Сложи все воедино, – сказала мама, когда я впервые позвонил ей и рассказал об этом. – Отступи шаг назад. Подумай». Но о чем думать? Она была девятилетней девочкой.

– Вот такие-то и хуже всего, – сказала мама. – Как ее зовут? Бренди? Дешевка, не правда ли?

– Извини, – сказал я, – но по-моему я говорю с женщиной, которая назвала свою дочь Тиффани.

– У меня были связаны руки! – закричала она. – Чертовы греки приперли меня к стенке, и ты это знаешь.

– Как скажешь…

– Так насчет этой девочки, – продолжила мама, и я знал, о чем она спросит, еще до того, как она это сделала. – Кем работает ее отец?

Я сказал ей, что отца нет, по крайней мере, мне о нем ничего не было известно, а потом я подождал, пока она закурит новую сигарету. «Итак, посмотрим, – сказала она. – Девятилетняя девочка, названная в честь алкогольного напитка. Одинокая мать в квартале, куда полиция даже не заглядывает. Какие у тебя еще есть новости?» Она говорила так, будто я слепил этих людей из глины, будто я был виноват, что девочке девять лет, а ее мать не смогла удержать мужа.

– Я не думаю, что эта женщина где-то работает. Я права?

– Она барменша.

– О, это чудесно, – воскликнула мама. – Продолжай.

Женщина работала по ночам и оставляла дочку одну с четырех часов дня до двух-трех утра. Обе были блондинками с невидимыми бровями и ресницами. Мать подкрашивала их карандашом, а у дочери, казалось, их и не было. Ее лицо напоминало погоду в местах, где времена года неразличимы. Круги под ее глазами часто становились фиолетовыми. Она могла появиться с опухшей губой или царапиной на шее, но ее черты лица ничего не выдавали.

Такую девочку нельзя было не пожалеть. Ни отца, ни бровей, и такая мать. У нас была общая стена, и каждую ночь я слышал, как женщина приползала домой с работы. Чаще всего она была не одна, но, независимо от того, была ли она одна или с кем-то, она всегда находила повод согнать дочку с кровати. Бренди оставила пончик на телевизоре, или Бренди забыла спустить воду в ванной. Это, конечно, важные вещи, но лучше им учить на собственном примере. Я никогда не входил в их квартиру, но и то, что я видел через двери, было довольно мрачным – не просто грязно или беспорядочно, а безнадежно, словом, логово удрученного человека.

Учитывая ее домашние обстоятельства, Бренди – и в этом нет ничего удивительного – прицепилась ко мне. Нормальная мать могла бы поинтересоваться, что происходит – ее девятилетняя дочь проводит время с двадцатишестилетним мужчиной, – но этой, казалось, было все равно. Я просто был для нее чем-то бесплатным: бесплатная сиделка, бесплатная сигаретная фабрика, бесплатное все. Иногда я слышал из-за стенки: «Эй, сходи попроси у своего друга рулон туалетной бумаги». «Сходи попроси своего друга сделать тебе бутерброд». Если она ожидала кого-то в гости и хотела остаться одна, то выгоняла девочку за дверь. «Почему бы тебе не сходить к соседу и не посмотреть, чем занимается твой маленький дружок? «