Роберт Уоррен - Приди в зеленый дол

На кровати лежали две толстые перины, обшитые полосатым тиком, валик, тоже в блекло-серую полоску, и две подушки. Он в жизни не видал такой кровати.

Отходя, он заметил отблеск свечи в высоком зеркале гардероба, стоявшего возле противоположной стены, — и в ту же секунду увидел призрачную человеческую фигуру и бледное лицо, освещённое колеблющимся пламенем. Он оцепенел от ужаса, не сразу сообразив, что и это, как и свеча, — отражение в зеркале; эта вытянутая, шея, широко раскрытые глаза, бледное лицо и сигарета, висящая в углу рта, — его собственные.

Поняв, в чём дело, но все ещё не оправившись от потрясения, он озадаченно двинулся навстречу своему отражению. Остановился перед зеркалом и вгляделся в своё лицо.

«Это я», — думал он, внимательно разглядывая отражение, недоверчиво говоря себе, что это и есть он сам, Анджело Пассетто, и все больше удивляясь своему открытию.

Потом лицо в зеркале вдруг потемнело. Только теперь он увидел, что свеча догорает. Он все ещё глядел в зеркало, когда пламя свечи в последний раз взметнулось и погасло. В зеркале остался только крошечный уголёк сигареты, висевшей в левом углу рта. Он чуть заметно освещал часть щеки и уголок губ, которых уже почти касался.

Он разжал губы и языком вытолкнул окурок, а потом аккуратно наступил на светящуюся точку на полу.

Она не помнила, что именно прервало её сон, но проснулась с таким чувством, будто в душе у неё что-то действительно разорвалось; так рвётся прогнивший оконный шнур — и падает рама, и вылетает стекло. Проснулась с ощущением невозвратимой утраты: разорвано, разбито, не вернётся, и только по этому ощущению вспомнила свой сон. Сай Грайндер — не заматеревший малый в рваной красной куртке, стоящий на мосту на фоне темнеющего неба над ревущим ручьём, с луком в руке, выкрикивающий какое-то непонятное ей оскорбление, — а другой, юный Сай Грайндер улыбался ей той самой улыбкой, от которой на глаза у неё наворачивались слезы радости.

Он хотел было коснуться её, позвать, но тут сон прервался и она проснулась с острым ощущением утраты, которое сменилось вспышкой ярости — зачем ей приснился этот сон! Никогда ей не снился Сай Грайндер — для чего теперь он снова возвращается к ней!

Окончательно проснувшись и лёжа в темноте, она с мрачным удовлетворением подумала, что, наверное, её разбудил Сандер. Но, судя по его дыханию, он не звал её. Она лежала и слушала.

И скоро услыхала тот самый шум, который разбудил её. Наверху в передней части дома кто-то ходил, натыкаясь на мебель. В то же мгновение дрожь холодком пробежала у неё по спине, и она поняла: это он.

«Он», потому что по имени она его не звала, во всяком случае про себя.

Она вслушивалась, чтобы не пропустить момент, когда там, наверху, в чёрной пустоте дома, снова раздастся шум его шагов.

Вот опять. Ближе.

Спустившись кое-как вниз по тёмным ступенькам, он остановился возле двери в ту комнату, откуда доносился хрип, и прислушался.

Ничего не было слышно. Он передёрнул плечами. Что там за дверью? Только эта женщина. И кто-то хрипевший иногда, точно овца под ножом.

А женщина, притаившись, стоит по другую сторону двери и наверняка прислушивается. Он был уверен, что не ошибся. Тогда он отошёл от двери; дойдя до своей комнаты и взявшись за ручку, он отчётливо вспомнил, что, вернувшись к себе после ужина, он всё-таки затворил дверь.

Значит, она открыла её, когда он спал. Он почти видел, как она сначала прислушивалась к его дыханию, и как в темноте белело прижатое к двери лицо, а потом она бесшумно отворила дверь.

Он поёжился.

Потому что вспомнил стол, накрытый для него сегодня вечером: белая с розовым тарелка, нож, ложка и вилка, чашка — и все это на красной клетчатой клеёнке с серыми трещинами, и на всем — ослепительный электрический свет. Все было готово к его приходу.

Значит, она знала, что он вернётся.

И, сделав это открытие, он почувствовал, что совершенно беззащитен. Будто связан верёвками по рукам и ногам. Будто брошен в тёмную комнату — и ключ поворачивается в замке.

На рассвете он проснулся с пересохшим горлом и тяжёлой головой, — и с той же мыслью, словно она поджидала его пробуждения. Значит, она все знала. Иначе почему она не позвонила в полицию? Телефон в доме есть. Откуда она знала, что он не сбежал с её машиной?

Положим, она бы позвонила в полицию.

Его бросило в пот при мысли, что он действительно чуть не сбежал. Он отъехал уже миль на сто, въехал в Кентукки и, не разбирая дороги, гнал машину неизвестно куда, лишь бы прочь, подальше отсюда. И только в Кентукки вспомнил, какой сегодня день. Вторник. Он должен был ехать в Паркертон.

И он развернулся и поехал в Паркертон.

Возвращаясь из Паркертона в долину, он едва сдерживался, чтобы не свернуть с дороги. Потом подумал, что, если выпить, может, полегчает. Он не пил три года. И так привык, что даже не хотелось. Но теперь на него будто нашло. Анджело остановился возле магазина фасованных товаров.

Вернувшись в машину, он свинтил с бутылки крышку и поднёс виски к губам, но подумал, что не стоит пить, пока не съедет с шоссе. Так что сперва он доехал до Корнерса и свернул в долину. И тогда сделал два долгих глотка из бутылки, обжигая горло.

Он ехал долиной, слабые фары тонули в низком тумане. Собирался дождь, и он вспоминал, как в тот день под дождём шёл этой дорогой по берегу ревущего ручья. Ручей и теперь ревел, а он и теперь ехал туда же. Возвращался.

Он ехал все медленнее, и старый двигатель начал подёргиваться на слишком высокой передаче. Он подъезжал к тому месту, где этот проклятый Санта Клаус — чтоб ему! — взлетел над дорогой и упал, сражённый стрелой.

Вот и дом замаячил слева от дороги. Машина двигалась медленно, колеса соскальзывали в мокрые колеи и буксовали. Анджело был словно кучер, распустивший поводья, — пусть лошадь, повесив голову, сама бредёт в темноте.

Он миновал дом и поехал дальше. И пока не увидел свет в той хижине, не признавался себе, что вернулся. Нашёл подходящее место, развернулся и с потушенными фарами поехал назад, но, проезжая опять мимо хижины, остановился. Увидел свет в окошке и мерцающий отблеск на мокрой земле. Поискал на сиденье бутылку и, не отрывая глаз от светлого пятнышка на земле, отхлебнул из горлышка.

Так он сидел долго. Несколько раз прикладывался к бутылке. Он видел себя самого как бы со стороны: в машине под дождём одиноко сидит человек и неотрывно глядит на свет в окошке, а девушка что-то делает в своей хижине.

В конце концов он заставил себя завести мотор и медленно двинулся к дому: теперь он знал, что вернётся туда. Подъехав, он даже не потрудился поставить машину в сарай, а просто вылез и пошёл к светящемуся окну кухни. Он укрылся под кедром, где темнота была погуще, и принялся смотреть на женщину в окне. Он увидел, как там, за окном, словно в совсем ином мире, женщина стоит у плиты и держит кастрюлю в бессильно опущенной руке; внезапно он заметил, что пытается угадать её мысли.