Дмитрий Вересов - Невский проспект

Может, и прав был когда-то дворник-интеллигент Стас, в компании которого Маркову пришлось провести какое-то время, когда говорил об испытании, которое нужно пройти человеку, чтобы состояться!.. Что-то вроде первобытного обряда инициации – убил волка, стал членом племени. Грубо, но по-своему справедливо. Испытаний на долю Маркова хватало с лихвой, но он не был уверен, что действительно состоялся. Хотя бы в одном из своих миров.

«Где сейчас Стас, – думал он иногда, – не спился ли, и вместе с ним Брюнхильда или нет? Какие дворы он сейчас подметает?» Многое из того, что довелось Кириллу пережить до заключения в психушку, теперь казалось сном. А тем временем другие сны подменяли явь все чаще и чаще. И он чувствовал, что вечно так продолжаться не может – рано или поздно одна из реальностей возьмет верх. Рано или поздно что-то должно перевесить. И тогда он либо останется с Невским, либо навсегда будет заперт здесь, в конце двадцатого столетия, и никогда больше не ощутит дыхания британских просторов, еще нетронутых цивилизацией, не услышит голоса Жени. И звон мечей будет слышать только на сцене театра.

И то и другое казалось ему одинаково невозможным, непредставимым. Но как вообще могло случиться, что налаженная система, система мироздания дала сбой? Воистину прогнило что-то в датском королевстве, и не только там, если усилиями эскулапов с Пряжки удалось пробить такую брешь между мирами. Порасспрашивать бы этих, с позволения сказать, врачей! Узнать, что они ему вводили! Но Кирилл Марков не собирался устраивать расследование, которое в условиях тоталитарного режима привело бы его теперь не в психушку, а куда похуже. Он получил все, о чем можно мечтать. Спасибо партии и правительству. Вот уж и правда не знаешь – где найдешь, где потеряешь!

Он закрыл глаза и спустя несколько минут очутился на улицах вечернего Лондона. Как правило, эти перемещения во времени сопровождались появлением Невского, но Кирилл почувствовал инстинктивно, что сейчас его здесь нет. Он, Марков, сам выбрал подсознательно эту эпоху…

Подумал о том, что спустя триста лет по этим улицам будет бродить Джейн Болтон, и сердце на миг забилось сильнее. А что, если похулиганить и оставить весточку для Джейн, да позаботиться о том, чтобы весточка эта прошла через века и достигла адресата? Нацарапать, к примеру, пару слов на старых лондонских камнях, поставив в тупик ученых будущего!

Марков вспомнил одну из их с Невским бесед, касавшуюся перемещений во времени. Кирилла интересовало, насколько их вмешательство способ-но изменить ход истории. Невский тогда пожал плечами.

– Я знаю не больше тебя, Кирилл! Могу лишь рассказать то, что слышал еще до того… как я ушел. – Лицо его стало жестким, на миг перед глазами мелькнули невские волны. – Есть две теории. Согласно первой, очень любимой романтиками, – самое ничтожное вмешательство означает глобальные изменения в историческом процессе. Согласно второй, подобное незначительное возмущение будет без остатка поглощено общим течением времени. Это все равно что бросать камешки в Неву – река все равно не повернет вспять. Какая из этих теорий справедлива, я еще не знаю, но думаю, что серьезные изменения более чем возможны – нужно только знать, где и как нанести удар. И я очень боюсь, что это произойдет!

– Ты знаешь, как это предотвратить? Твои поиски, они связаны с этим?

Невский помолчал, на губах его была упрямая улыбка.

– Только прошу, – попросил Кирилл, – не нужно делать такое лицо, словно ты Иисус, а я искушающий тебя нечистый! Я хочу помочь!

– Я знаю, – сказал серьезно Невский. – Кстати, поосторожнее здесь с именем Спасителя. Эти чертовы британцы хоть и редко ведут себя по-христиан-ски, но очень придирчивы к словам! А помочь мне, Кирилл, трудно, почти невозможно, поскольку я и сам не могу сказать пока, что ищу. Но все равно спасибо!

«Чертовы британцы» было произнесено почти с нежностью. За время, проведенное в этой нечисто-плотной как в прямом, так и переносном смысле эпохе, Невский успел привыкнуть к ее людям, при этом умудряясь оставаться человеком другого века. Он был выше их и ростом, и эрудицией, но от этого не становился надменнее. И к нему тянулись.

А теперь Марков оказался один среди «чертовых британцев», правда, из другой, более цивилизованной эпохи. «Было бы неплохо определиться со временем, – подумал Кирилл, хотя он уже догадывался, куда его занесло. – Что я здесь делаю?» Не время знакомиться с историей, пусть это даже связано с тем, что он делает в своем мире. Впрочем, какой из миров – «его», Марков и сам теперь затруднялся ответить.

На улице какой-то бродяга толкнул его в плечо и, не оборачиваясь, пошел дальше. Марков ощупал кошелек, надежно спрятанный в поясе. Нож, который, подобно многим британцам той эпохи, он нес прикрепленным к спине, Кирилл перевесил поближе к поясу – так ему было сподручнее. Пока что Лондон казался относительно спокойным местом, но лица черни внушали самые мрачные опасения. Удивительно, что Джек-Потрошитель не хозяйничал в этих переулках уже в семнадцатом веке. Атмосфера просто располагала к разбою.

Внезапно он вспомнил, кто он такой. Роберт Додж, торговец из славного Эдинбурга, столицы Шотландии, города всемилостивого короля Якова, который ныне занимает престол всей Британии.

Роберт Додж был женат и имел троих ребятишек, коих воспитывал в страхе божьем. Страх божий был теперь актуален в стране, получившей в правители человека, который искренне верил в ведьм и колдунов. Первым делом король Яков приказал сжечь книгу Реджинальда Скотта, в которой тот уверял, что ведьмы и колдуны по большей части невинные жертвы собственного слабоумия или злой молвы. Сэру Реджинальду повезло, он скончался за четыре года до вступления на престол Якова Первого, а не то и его участь была бы под большим вопросом. Его книга была и в доме у Роберта Доджа, и он лично бросил ее в огонь камина, чтобы чего не вышло.

А в Лондон прибыл, как считал, удачно – прямиком к казни фаворита покойной королевы сэра Уолтера Рели – и был уверен: теперь будет что рассказать дома. Сэра Рели должны были сначала повесить, затем живым вынуть из петли, вырвать внутренности и сжечь, а уже потом четвертовать.

К сожалению, в последний момент это увлекательное зрелище было отменено, и не по причине плохой погоды. Настроение у короля было куда переменчивее лондонского климата, и сэр Рели остался коротать дни в Тауэре.

Ну а Роберту Доджу пора было возвращаться домой. «Нужно не забыть купить гостинцы для семьи», – подумал машинально Кирилл, который вынужден был сейчас существовать в двух ипостасях – собственной и недалекого шотландского торговца. Он постарался заглушить воспоминания Роберта Доджа и направился туда, куда ноги сами несли, – в трактир недалеко от «Глобуса».